л  веселый  вечер  с  Папуна  -  мастером метких  сравнений и
неоспоримых истин.
     Что-то  защемило  в  сердце.  Почему  не  внял  предупреждениям Георгия
Саакадзе?  Был всесильным,  мог уничтожить стаю шакалов,  а  допустил одного
честь мою, как шкуру, содрать.
     - Да,  Вардан,  пожалуй, лучше бы бог на Картли полчища крыс навел, чем
ниспослал такого Зураба. Правы хевсуры: он кровь пьет, как воду!
     И  опять Вардану пришло на  ум,  что  перед ним  не  тот князь Шадиман,
всесильный,  который в  Метехи  сам  не  ощущал разницы между  злодейством и
милосердием.  Что же так изменило "змеиного"? Железная воля Георгия Саакадзе
или предательская сущность князей? Но вслух он почтительно проговорил:
     - Парчовые слова,  светлый князь,  изволил с  полки ума и  благородства
снять.  Полагали,  Зураб Эристави для Ананури богом предназначен,  а  он всю
Картли в свое седло превратил.  Светлый князь,  майдан, узнав, что в Марабду
еду,  приказал умолять тебя помочь нашей беде. Сам посуди, какой город может
жить  без  торговли?  А  майдан сейчас похож на  медный кувшин с  вдавленным
боком, потому вместо звона только стон подает.
     - Значит, майдан определил: лучше змей, чем шакал?
     - Светлый князь,  -  разве майдан осмелится тебя с ползучим сравнивать!
Бог да поразит воющего!  Но если так ты соизволил шутить,  то не рассердись,
если  вновь об  азнауре Папуна упомяну.  Раз  такое за  праздничней скатерью
сказал:  "Э-э,  "барсы",  подымите чаши за  змея,  ибо он  по мудрости своей
посодействовал Еве и Адаму,  и они удачно избавились от скучного рая". А что
натворил "шакал"?  Черту помог князей наплодить?  А  сейчас заодно с сатаной
взбалтывает Картли. Поэтому майдан в Тбилиси похож на мутный уксус.
     - Ты убежден,  купец,  что все точно надо повторить,  что изрекает твой
Папуна?
     - Светлый князь,  не убежден.  Только азнаур не про Мухран-батони и  не
про Ксанского Эристави или подобных им светлых князей думал. А разве "шакал"
не князь?  Или Квели Церетели, или Магаладзе? Светлый князь, помоги майдану,
нет торговли, один стон на больших весах.
     - Я так и замыслил,  Вардан.  Но я ведь не Георгий Саакадзе, в торговле
плохо разбираюсь.  Одно понимаю:  купили два князя виноградник,  один из них
решил отгородиться,  другой возликовал,  ибо  один забор стал двоим служить.
Так и я:  решил за себя арагвинцу отплатить, а пользу и майдан извлечет. Вот
почему  тебя,  Вардан,  вызвал:  необходимо царю  Теймуразу тайное  послание
доставить. Понял? Поезжай как будто с товаром...
     - Не  безопасно,  светлый князь,  майдан  вмешивать:  если  царь  оптом
передаст Зурабу тайну, всех злой дух Базалети уничтожит. Другой способ есть.
     - Менее рискованный?
     - Более удачный.
     - Говори! - В голосе Шадимана звучала насмешка.
     - Один азнаур,  кахетинец,  часто к  Зурабу от  царя скачет.  Со мною в
дружбе,  ибо я всегда забываю взять у него монеты за купленный товар, иногда
сам  предлагаю в  рассрочку атлас на  платье жене или бархат на  праздничную
куладжу.
     - А в каких случаях предлагаешь сам?
     - Когда хочу установить -  какому товару под  стать мысли царя,  царицы
или царевны Дареджан.
     - А на что тебе то, что не тянет гиря?
     - Мне, правда, такой товар ни к чему, но Георгию Саакадзе пригодится, -
с  достоинством ответил Вардан.  -  В прошлый приезд такое поведал телавский
азнаур:  "Зураб Эристави жену к себе просит пожаловать,  а царевна клянется,
что  лишь  только имеретинского царевича любит,  и,  пусть  Зураб хоть  цаги
собственные проглотит,  не поедет к  нему.  И  в придачу азнаур тихо довесок
подкинул:  князь Зураб давно в Телави не заглядывал. Князья Северной и Южной
Кахети требуют,  чтобы подать для них в Картли собрал. А "шакал"... - Вардан
поперхнулся,   -   только  князь  Арагвский  боится  картлийских  владетелей
беспокоить,  а больше взять не с кого.  Азнауры, кто хоть чуть побогаче, так
добро запрятали,  что без помощи Моурави и  сами не сыщут,  а  с того,  кто,
кроме шиша,  ничего на весы не может бросить,  что возьмешь? На майдане тоже
по  примеру  азнауров  поступают:  бархат  на  лучшее  время  прячут,  а  на
персидской  кисее  кривой  мелик  как  муха  на  смоле:   ни  взлететь,   ни
провалиться. Иной раз за день и абаза не соберет.
     Внезапно Шадиман вновь почувствовал,  что  его одолевает скука.  Мелкие
треволнения майдана как бы напоминали, что арена и его деятельности сузилась
до размера монетки, да еще фальшивой. И, подавляя зевоту, сухо спросил:
     - Значит, за своего азнаура ручаешься?
     - Еще  как  ручаюсь,  -  встрепенулся Вардан,  -  иначе  не  стоило  бы
затягивать разговор.  -  И подумал: "похожий на гнилую нитку, которой дыру в
сердце не заштопаешь".  -  Азнаур потихоньку клянется, что он сам на стороне
Саакадзе, в угоду царевне Дареджан ненавидит Зураба и признает имеретинского
царевича,  потому тайком и  доставляет любовные письма то  в  Кутаиси,  то в
Телави.
     Шадиман  бесстрастно слушал  купца,  внутренне  удивляясь  силе  чувств
Нестан-Дареджан и Александра Имеретинского,  одержимых бесом любви. "Неужели
счастье в  том,  что  для двоих исчезает мир мрачных мистерий и  они целиком
поддаются соблазну рокового обмана?  Нет,  нет и  нет!  Счастье в подчинении
душ,  в обуздании противников,  в борьбе за первенство на арене жизни". И он
обернулся к  подернутому сероватым сумраком окну,  словно хотел  рассмотреть
участников кровавого маскарада и среди них себя в змеином обличий.
     Решительно приблизив к себе ларец, Шадиман достал запечатанный свиток.
     - Я такое думаю,  светлый князь, - невозмутимо продолжал Вардан, - если
немного марчили вручить азнауру,  -  жаловался -  нуждается,  а  царь  давно
ничего не  дает...  Заверну в  шелковый платок твое  послание,  приложу пять
звонких и пообещаю: если в руки царю передаст, еще десять доплачу.
     - А как пров