Содержание

                               Базалетский бой

                             Часть восьмая

                             Словарь-комментарий



 * ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ * 


НАЧАЛО КОНЦА

     Червоно-багряные завесы  листьев неподвижны над  сонной землей.  Ранняя
осень 313  года XIV  круга хроникона.  Словно застыли в  густом синем мареве
купола,  вокруг  храмов  шатры,  а  над  ними  перистые  облака.  Опоясанные
фруктовыми садами, дремлют долины. И холмы Грузии опалены огненным диском, и
обессилели реки, и застыли озера, как глаза сраженных великанов.
     Само время неподвижно, будто законченная страница летописи, брошенная в
глубокую нишу.  Но  тишина обманчива:  вот-вот  сорвется,  налетит,  сметет!
Подкрадываются буйные ветры, они обломают уступы скал.
     Надвигается смерч!
     Где-то  за  остроконечной  вершиной  клокочут,  вырываясь  на  простор,
вспененные воды.  Еще миг, и, низвергнувшись с отвесного утеса, помчатся они
вниз,  увлекая за  собой  обломки камней,  вековые дубы  и  молодые,  только
начавшие жить лиственницы.
     Не обуздать ли стихию мчится одинокий всадник? Тогда почему он внезапно
замер  на  крутой тропе,  ясно  ощутил приближение небывалой грозы -  грозы,
готовой потрясти царство и народы!  И, как молния, пронзила всадника мысль о
непоправимом, уже содеянном стихией.
     Взлетевшая на вершину тропа круто обрывалась над бездной. И казалось, в
эту  бездну хотелось всаднику сбросить непомерную тяжесть,  сдавившую грудь,
рассеять,  как туман, тяжелые думы, ибо жизнь есть жизнь, и нет пощады тому,
кто  остановится  хоть  на  миг:  несущиеся  следом  не  преминут  сбросить,
растоптать,  обогнать!  Лишь раскатом грома пронесется по ущелью безудержный
хохот.
     А  разве судьба не впрягла в  свою гремящую колесницу один белый день и
одну  черную ночь?  И  разве  не  ждет  несказанная удача того,  кто  сумеет
схватить под уздцы день, а бездонная печаль - того, кого настигнет ночь?
     Никто так, как Георгий Саакадзе, не знал, сколько неожиданностей таит в
себе  необузданный день  и  как  опасна подстерегающая неудачника ночь.  Так
почему же он,  прозванный "Великим",  позволяет одной и  той же неисполнимой
мысли преследовать его на кручах жизни,  не давая ни остановиться ночью,  ни
мчаться за необузданным днем? Почему не противится тому, что затемняет тропу
к истине? Почему не свернет с заезженной дороги на новый подъем?
     Войско!  Войско!  Где взять войско!  Не следует ли изыскать новые пути,
ибо в пройденных нет уже пользы...
     А что нового в мечущихся князьях, которые подобны волнам, то набегающим
на берег, то откатывающимся в бурлящую пучину? И все же другого исхода нет -
войско у  князей.  Придется еще  раз повторить уже неоднократно проделанное:
угрозой или лестью выудить у князей войско.
     Но с помощью какого сатаны можно убедить духовенство,  что только щит и
меч преградят путь врагам?
     И разве это сказано впервые?
     Недоумевали  в  Метехи:  почему  Саакадзе  не  покоряется?  Разве  царь
примирится со своевольным? В чем черпает силу Моурави?
     "В  чем?  -  всюду гремел голос Георгия Саакадзе.  -  В  народе!  Народ
непобедим!  Можно  разграбить ценности,  истребить войско,  угнать жителей в
плен,   можно  разрушить  страну,  но  нельзя  потушить  огонь  очагов.  Это
незыблемо! Ибо воля народа к жизни неугасима!"
     Недоумевал и Хосро-мирза: почему Зураб, не связанный, как он и Иса-хан,
перемирием шаха с султаном, не нападет на Саакадзе в Бенари? Видит властелин
ада,  князья ему  в  этом помогли бы!  Иса-хан думал иначе.  По  его мнению,
князья стоят на распутье и  машут руками,  словно аисты крыльями,  и  трудно
понять - приветствуя или угрожая.
     А  время вновь задержало бег  и,  то  скидывая с  себя  голубые одежды,
пронизанные изменчивыми лучами,  то одеваясь в тучи,  то в белые пушинки, то
звеня звездами,  как монетами,  топталось на месте. Алчное к золоту, подобно
продажной женщине, оно выжидало, кто дороже заплатит.
     Зураб не недоумевал, он свирепел, ибо сколько ни сзывал князей на войну
с  Саакадзе,  сколько ни  угрожал,  они не шли на риск.  Зураб свирепел,  но
усмехался Саакадзе...  Хищник,  к счастью,  не понимает,  что для того, чтоб
подчинить владетелей,  не менее,  чем он сам,  строптивых, необходима особая
игра:  не  скупясь,  уступать  в  мелочах,  потворствовать княжеской  спеси,
поддерживать мнение об  их  значимости,  зная,  что значимость -  мнимая,  и
неуклонно гнуть в сторону интересов царства...
     Зураб угрожал,  а  князья недоумевали:  почему сами должны подкладывать
хв