польский Сигизмунд III вступил в  союз с  германским императором Фердинандом
II Габсбургом,  и они с начала войны, названной впоследствии Тридцатилетней,
открыто ссужали друг друга войсками.
     Шесть  лет  всего  прошло после  Деулинского перемирия между  Россией и
Польшей,  а заключено оно на четырнадцать с половиной. Передышки ради Москва
уступила  Речи  Посполитой  смоленские,  черниговские  и  новгород-северские
земли.  И вот,  вероломно нарушив срок,  Сигизмунд III опять лезет на рожон,
заносит королевскую саблю  на  обагренную кровью  Русь,  а  за  ним  обнажил
тевтонский меч новый враг русского государства - империя Габсбургов.
     И  на  Западе  поднимался этот  тевтонский меч.  В  кольце габсбургских
владений задыхалась Франция.  В  войне с  Испанией ей помогала Голландия,  в
войне с  империей Фердинанда II  была она одинока.  Красноречие Версаля было
бессильно.  Взоры Франции обратились к  Швеции,  у которой Польша стремилась
отторгнуть Балтику.
     И  вот  кардинал Ришелье  стал  убеждать короля  Людовика XIII  оказать
поддержку  юному  государю  шведов,   Густаву-Адольфу,  "новому  восходящему
солнцу" в северо-восточной Европе. Он смел и честолюбив, настаивал кардинал,
надо предложить ему золото и шпагу,  чтобы заключил он перемирие с Польшей и
со всей силой напал на империю.
     Густав-Адольф  поблагодарил кардинала  и  за  шпагу  и  за  золото,  но
перемирию с  Польшей предпочел возможность столкнуть царя Михаила Федоровича
с королем Сигизмундом -  и поспешил направить в Москву штатгальтеров Унгерна
и Бромана.

     Через полуовальные высокие окна проникал мягкий свет, ложась на суровые
лица бояр Думы.  В  высоких горлатных шапках,  важно сидели они  на  скамьях
вдоль стен, а двумя ступенями ниже расположилось шведское посольство.
     Рынды с серебряными топориками на плечах охраняли царя и патриарха.  На
тронах так сверкали алмазы,  рубины и изумруды, что Унгерн против воли щурил
глаза и был этим "зело недоволен", как подметил один думный дьяк.
     Броман,  как бы призывая в свидетели бога,  перевел взгляд наверх, дабы
камни блеском своим не  нарушали плавность мысли,  и,  смотря на  двуглавого
орла,  увенчивающего купол  царского  трона,  с  предельной  почтительностью
произнес:
     - Прибыли мы к вам,  светлейший владетель московской державы,  от имени
всемилостивейшего Густава-Адольфа,  короля шведского, для изъявления вам его
доброй воли и  сердечного благоволения.  Выслушайте нас  и  обнадежьте своим
доброжелательством, и увековечите славу державного имени вашего.
     Патриарх  Филарет,   властно  положив  руку  на  посох,   решил:  посол
велеречив.  Но  чем  дальше  говорил  Броман,  тем  внимательнее  становился
патриарх: и за себя и за царя.
     После красноречивой паузы Броман продолжал:
     - Светлейший король Густав-Адольф сообщает вам,  великий государь-царь,
о  союзе  трех  "вепрей":  короля польского,  императора немецкого и  короля
испанского.  Злоумыслили они  искоренить  все  христианские вероисповедания,
установить повсюду свою папежскую* веру и загнать Европу в железный склеп.
     ______________
     * Католическую.

     Тяжелый гул прошел по скамьям, накренились горлатные шапки, словно дубы
под порывом ветра. Глаза Филарета сверкнули недобрым огнем, он с такой силой
сжал  посох,  что  тот  затрещал.  Царь  искоса взглянул на  духовного отца,
поспешил придать своему лицу выражение гнева и  досады и  подал штатгальтеру
знак продолжать.
     Голос у  Бромана был намного тоньше,  чем у Унгерна,  а момент наступал
решающий. Поэтому Унгерн заслонил Бромана и развернул королевскую грамоту:
     - Вознамерился  император  Фердинанд  помочь  королю  Сигизмунду  стать
государем шведским и царем русским. И многие уже титулуют Сигизмунда кесарем
всех северных земель.
     Думские дьяки насмешливо переглянулись.  А Унгерн своими сухими, словно
костяными,  пальцами поднял грамоту на уровень глаз и продолжал отчеканивать
слова:
     - Но  король  наш  светлейший  Густав-Адольф  не  допустит  узурпаторов
исполнить свой злоопасный замысел.
     Филарет утвердительно кивнул  головой.  Сведения о  заговоре императора
Фердинанда и короля Сигизмунда против России ему еще накануне изложил думный
дьяк Иван Грамотин.  Именно поэтому он, патриарх, наказал встретить шведских
послов торжественно и пышно.  Но,  не выдавая истинного настроения,  Филарет
через толмача спокойно спросил:
     - А чем немецкий император грозит Московскому государству?
     Придав лицу несколько скорбное выражение, Броман торопливо ответил:
     - Пусть будет известно,  что  грозит вам император искоренить греческую
веру!   Пусть   будет  известно,   что   грозит  нам   император  искоренить
евангелическую веру!  Поэтому, перед лицом опасности, вельможнейший государь
наш  Густав-Адольф соизволил предложить вашему царскому величеству со  своих
рубежей напасть на короля польского, а он, Густав-Адольф, нападет на него со
своих рубежей.  Стиснутый с двух сторон,  ослабнет заносчивый Сигизмунд и не
сумеет  впредь  поддерживать  Фердинанда  в   его  преступном  нападении  на
христианских государей.  И  да  свершится тогда  возмездие и  сгинет  еретик
император!
     Филарет мысленно усмехнулся:  нашими дланями жар умыслили загребать! Но
и  виду