князь,  на
подкладку цаги предложить.  Кусок валялся... Значит, пригласить священника в
гости?
     - После  твоего  возвращения,  ибо  священник в  гонцы  Хосро-мирзы  не
подходит.
     - Не вернусь я... Но, может, недалеко ехать?
     - Когда выедешь, провожатый скажет тебе - далеко или близко.
     - Не  пошлешь ли монаха,  светлый князь?  Если я  погибну,  торговля на
майдане в  сбитые белки превратится.  С  утра -  пышные клятвы,  к полудню -
осевший голос, а к вечеру - пустой кисет.
     Все больше убеждался Шадиман в  искренности купца.  "Не вредно высмеять
Андукапара за подозрительность.  А купец прав, пошлю монаха. Странно, почему
сам о  том не догадался.  Саакадзе сейчас с  церковью заигрывает и не тронет
жабу в черной рясе..."

     В   маленьком  домике  смотрителя  царских  конюшен  священник  с  утра
дожидался чести  предстать перед  везиром.  Угощая  гостя  приятной  едой  и
беседой, Арчил, подбирая слова, простодушно рассказывал о Метехи... Конечно,
не  менее  простодушно начнут  расспрашивать священника  "барсы",  Папуна  и
поймут: Арчил остался верным другом...
     Встречая  священника,  Шадиман  мысленно усмехнулся:  "Уж  не  пост  ли
сегодня?  Не страстная ли пятница?  Почему вместо тонкого вина в  серебряном
кувшине мне подают глиняный кувшин с прокисшим уксусом?"
     Но  священник оказался скорее  каменной чашей,  ибо  сколько Шадиман ни
раздувал беседу - дул на холодную воду.
     - Выходит, отец, ничего не поручил тебе Георгий Саакадзе?
     - Великий Моурави не удостоил вниманием мой отъезд, божьим делом занят.
А напутствуя княжну,  мне, по доброте своей, изрек: "Береги, отец, княжну, и
да воздаст тебе по заслугам князь Шадиман".
     - Великий Моурави не ошибся,  -  иронически проговорил Шадиман,  -  вот
нитка жемчуга,  передай своей жене.  А кисет с десятью марчили - дочерям. Но
чем так занят был Саакадзе?
     - Не сподобил Моурави откровенностью,  сам я уразумел: занят полководец
низвержением в ад владетеля Лоре.  Дозволь,  князь,  твоим подарком украсить
икону божьей матери,  ей более пристойно носить жемчуг,  чем жене смиренного
священника.
     - Это твоя воля. А много у Саакадзе азнауров собирается?
     - Не  дело  священника считать;  на  глаза  много,  часто  в  церкви не
помещаются.
     - Вижу, отец, ты верен азнаурскому вождю!
     - Воистину верен,  ибо азнауры суть воинство,  охраняющее удел иверской
божьей матери.  Гонит Великий Моурави пакость адову,  гонит врагов Христа, и
да ниспошлет ему господь силы в  десницу,  оборотит меч его в  расплавленную
молнию! Да будет над Георгием Победоносцем сияние неба, да...
     - С  кем,   отец,   говоришь?   Светлый  князь  давно  свежим  воздухом
наслаждается в метехском саду.
     Священник посмотрел на расплывшееся в смехе наглое лицо чубукчи,  вынул
кисет, положил на стол и с дрожью проговорил:
     - Передай,  презренный раб,  своему господину, что божья матерь без его
жемчуга еще  величественнее будет.  А  мои  дочерни в  старых одеждах обрели
уважение горожан...
     Священника  на  мосту  поджидал  Гурген,  прося  благословить  скромную
трапезу в их доме. Оскорбленный Шадиманом священник обрадовался добродушному
приглашению.
     Сидя на  почетном месте за  обильной едой,  он  с  горечью передал свой
странный разговор с Шадиманом.
     Вардан посоветовал гостю отправиться немедля в путь,  ибо здесь незачем
тратить время.  Хурджини он сам обещает уложить,  в  нем праведный служитель
алтаря найдет сшитую из парчи ризу, ибо парчу мог бы отобрать страж у ворот,
калемкар и цветную кисею для семьи,  и отдельно - его жене от Нуцы - кашемир
на каба. Еду и вино на дорогу Нуца тоже приготовила...
     Наутро,   провожая  священника,  Вардан  перекинул  через  седло  тугой
хурджини,  помог священнику сесть на  лошадь и  надел ему на  руку казахскую
плетку.
     - Кувшин в хурджини,  отец.  Догадался сразу,  что искал ты для госпожи
Хорешани.  Передай ей:  хотел наполнить кувшин медом,  но боялся,  по дороге
разольешь.  Зато плеткой азнаур останется доволен.  Крепко держи в руке,  не
снимай, нарочно в хурджини не положил, пусть в дороге кожа запах потеряет.
     До Дигомских ворот,  незаметно для стражи, священника провожал Сиуш, за
ним,  по  разным сторонам,  следовали несколько подмастерьев с  кинжалами на
чеканных  поясах.  В  случае  неприятности они  бросятся в  драку  и  спасут
плетку...
     Издали Сиуш видел, как чубукчи Шадимана разочарованно поморщился, когда
стражники,  осматривая хурджини,  вместо парчи вытащили ризу и тщетно палкой
ковыряли в кувшине.
     Едва  закрылись за  священником ворота Тбилиси,  как  повеселевший Сиуш
осчастливил  подмастерьев  приглашением в  дом  старосты  Вардана,  где,  по
желанию Нуцы, они осушат чашу вина за благополучное путешествие чистого, как
ее обручальное кольцо, служителя алтаря.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

     В  глубокое недоступное врагу ущелье Самухрано,  окруженное первобытным
непроходимым лесом,  Георгий Саакадзе перенес свою стоянку.  Инстинктивно он
чувствовал,  что ополченцам более по душе собираться в Картли:  пусть Самцхе
испокон веков грузинская земля,  но сейчас ею владеют турки, - владеют, пока
до  них не  дотянется меч картвелов.  А  разве по  доброй воле отуречиваются
месхи?  Не месхи ли были некогда цветом картвелов?  А теперь? Вот уже многие
детей в церкви не крестят, а сразу к мечети приучают.
     Решение Саакадзе перенести стоянку вызвало в деревнях и городках бурное
одобрение.  И  женщины охотно благословляли новых ополченцев:  "Наш  Георгий
всегда одинаково с народом думает!"
     Замышляя  освобождение Метехи  от  персидских войск,  Саакадзе усиленно
сосредоточивал на  новой  стоянке не  только  азнаур