ину  в  яркие
лоскуты утешения и  со всей энергией гнева и ненависти указала окружившим ее
женщинам на пропасть, так страшно разверзшуюся перед ними. Враг на пороге! И
всем надо пожертвовать,  чтобы сберечь честь и достоинство.  Другой путь для
грузинок в будущее не проложен.
     - Кто смеет здесь приказывать! - возмутилась жена нацвали. - Разве не я
первая  женщина Лихи?!  Не  слушайте глупую,  богатством откупимся.  Кладите
подарки на  поднос щедрости.  Я  вот тоже браслет снимаю,  не смотрите,  что
медный, бирюза настоящая.
     Вокруг переглядывались.  Некоторые смущенно пошли  обратно.  Но  Натэла
сдернула с  цепочки боевой рожок,  и такая воля отразилась в ее глазах и так
неожидан был  гневный призыв рожка,  вскинутого женской рукой,  что  женщины
будто освободились от невидимых пут.
     И  вот черные платки и  белые шали уже замелькали в кизильнике,  а жена
нацвали все  еще  призывала к  покорности,  дабы  избегнуть кары  и  сберечь
богатство.
     - Спасайтесь!   Спасайтесь!   -   вдруг  раздались  крики  прискакавших
лиховцев, не успевших накинуть на себя даже бурки.
     Последние крупицы благодушия разметали эти запоздавшие всадники. Правда
была  непреодолима.  По  трем  тропам,  соединяющим берег  с  деревней Лихи,
наступали сарбазы.
     Преподнесенные дары лишь распалили кизилбашей,  и  они ринулись в дома,
сгребая ковры, утварь и все то, на что натыкался жадный глаз. Щелкая бичами,
сгоняли табун, баранту.
     И  этих  шакалов нашествия пыталась теперь урезонить крикливо разодетая
жена нацвали.  Желтолицый юзбаши лишь отмахнулся нагайкой от  назойливой,  а
рослый онбаши,  сорвав с нее бусы, цинично ухмыльнулся, намотал косы на свою
руку и поволок к сараю.
     Нацвали было кинулся ей  на помощь,  но лишь поклонился вражеской сабле
и,  держась за плечо,  ввалился в  дом,  где и тряпки не осталось перевязать
рану.  Потом, как в страшном сне, ему привиделось, что где-то рядом воет его
жена, зарывшись лицом в солому.
     На площади запылали факелы.
     - Господи Иисусе!  - преграждал вход в церковь священник. - Не дерзайте
грабить храм  божий!  Хосро-мирза  человеколюбно сулил  беречь покой церкви.
Небеса вопиют, бо сей храм - пристанище и прибежище.
     Ханжал со  свистом пронесся над священником и  вонзился в  потускневший
лик Христа.

     Дождевые  капли,  как  слезы,  скатывались с  темной  листвы.  Женщины,
спасенные Натэлой,  окружили старика Беридзе,  слушая его страшный рассказ о
расправе в Лихи. Сколько отчаяния, сколько слез!
     Но  Натэла чувствовала,  как  все  ее  существо охвачено одним желанием
мстить, мстить самозабвенно, исступленно. А разве может быть иначе? Ведь она
из  Носте.  И  сыновья ее  не  смеют походить на отца.  Если бы не в  церкви
связала себя словом,  выбросила бы Арсена из памяти,  как выбрасывает сейчас
серебряные бусы. И она с отвращением сорвала с себя ожерелье.
     - Натэла! - испуганно вскрикнула соседка. - Ведь это подарок Арсена.
     - Лучше бы он раны мне свои подарил, полученные в битвах.
     - Святая богородица, возвышенная, сжалься! - молили женщины равнодушное
небо. - Пусть Моурави, как щит, повернет к Лихи свое сердце.
     - Не повернет...  своих слов не меняет. - Натэла вздрогнула: "А если...
да, один исход..." - и она решительно повязала голову башлыком.
     "Откуда  такая  отчаянность?!   -  недоумевали  женщины,  смотря  вслед
скачущей Натэле.  -  Откуда?  Говорят,  в  Носте на отроге,  возле священных
деревьев,  в  дни  нашествия врагов,  вырастает цветок  на  стальном стебле.
Может, это и есть Натэла?"
     Низко плыл едкий дым.  Догорал дом священника,  догорали и другие дома.
Беспрестанно слышались выкрики:  "Хватай!  Пяандж со  орх!  Чар се-ефид!"  и
мольба: "Ради любви всех братьев*, не убивай!"
     ______________
     * Распространенное в Грузии обращение при большой просьбе.

     Незаметно объехав деревню,  Натэла стала на седло,  ухватилась за ветви
и, взобравшись на ореховое дерево, по-мужски грозно выкрикнула:
     - Э-э,  люди!  Моурави скачет! Дружинники тоже! Уже пыль видна, - и она
затрубила в рожок так, как трубят перед боем одни только "барсы".
     Весть надежды! Она способна заглушить и самый невероятный грохот.
     - Ностевский рожок!  Моурави скачет!  Земная  сила  его  способна вновь
заставить голубеть небеса.
     - Возрадуйтесь,  братья!  Моурави скачет!  -  потряс крестом священник,
выбравшись из подвала. - Да покарает он разорителей святынь!
     Рокочет рожок Моурави, приводя в трепет зачерствелую душу насильника.
     И желтолицый юзбаши услышал клич этого рожка,  который не раз заставлял
леденеть его кровь. "Гурджи сардар!" - вопль ужаса вырвался из его груди. Он
понесся на коне из Лихи, преследуемый багровыми отсветами.
     В  ветвях ореха промелькнул башлык,  потом взлетел самопал,  и  стрела,
взвизгнув,  протянула над припавшим к  луке желтолицым юзбаши невидимую нить
смерти.
     - Непобедимый! - завопили сарбазы, в панике устремясь к берегу.
     - Гуль! Гуль!
     - Шайтан!
     Ринувшись к  плотам,  сарбазы стали  швырять на  них  обезумевших овец.
Нещадно колотя ножнами отару  и  изойдя криком,  персы  поспешно отго