аз о курице?
     - Как смеешь ты,  Георгий Саакадзе, дерзко говорить с царем? Как посмел
сомневаться в чудодейственной силе хитона господня?
     - Не  я,  Филипп Алавердский,  как  ты  улицезрел,  -  духовенство само
сомневается.
     - Не кощунствуй, сын мой, - стукнул посохом католикос. - Ты, вижу, мало
вникаешь в  промысел творца небесного:  в  хитоне не  открылась божественная
сила,  ибо побывал он в руках неверных,  и снова обретет он сокровенный дар,
лишь только освятится в  Мцхета и приложат к чему крест из виноградной лозы,
обвитый волосами святой Нины.
     - Тогда,  святой отец,  победа шаха в  Русии еще страшнее.  И  об  этом
говорил азнаур  Дато...  Патриарх Филарет в  тайном разговоре с  Булат-беком
благодарил  шаха  не  столько  за  хитон,  сколько  за  серебро  в  слитках,
присланное умным  Аббасом  на  ведение  войны  Русии  с  польским королем  и
немецким владетелем.  И  еще обещал шах русийскому царю стоять заодно против
турецкого султана,  который,  ощетинившись,  подстерегает удобный час, чтобы
вслед за поляками ринуться и растерзать царство, с таким трудом возрождаемое
патриархом Филаретом.
     - Слушаю и удивляюсь, время ли для праздных разговоров?
     - Конечно,  не  время,  князь  Чолокашвили!  Однако вы  уже  четыре дня
веселите Картли. А не полезнее было бы архиепископу Феодосию не жалобиться и
не  оспаривать  подлинность  хитона,  который  послужил  патриарху  Филарету
предлогом заключить с  шахом  Аббасом  торговый союз.  В  неизбежности этого
усиленно убеждал  преподобного Феодосия боярин  Грамотин...  Не  следует  ли
отцам  церкови и  высшему княжеству задуматься,  почему  же  русийский царь,
стремившийся  поставить  под   свое   знамя   Кахетинское  царство   и   уже
намеревавшийся перекинуть мост  через  Картли  в  Имерети,  сейчас  даже  за
огромные ценности не пожелал уступить нам хотя бы несколько пушек?  А  разве
не потому, что Русия окружена врагами и сама вынуждена вылавливать баграми и
сетью каждого,  могущего стать стрельцом?  Почему же прозорливый архиепископ
Феодосий не  направил с  азнауром Дато разумное послание царю,  а  предпочел
держать Кахети в неведении?
     - По-твоему выходит,  что Русия из-за любви к Ирану не пожелала оказать
нам помощь?
     - Не смогла,  князь Цицишвили,  вот что я сказал.  Уверен, когда-нибудь
окажет Русия  нам  помощь и  против турок и  против персов,  но  сейчас сама
вынуждена обещать шаху Аббасу невмешательство в его дела с Картли-Кахети.
     - Довольно поучать  нас,  Георгий Саакадзе из  Носте,  тебе  все  равно
ничего не поможет!
     - И тебе,  Зураб Эристави из Ананури, тоже ничего не поможет, ибо ты не
орел, а коршун, парящий над горцами, не желающими быть тобою заклеванными.
     - Время покажет,  коршун тоже не  напрасно имеет крылья,  а  за  хищным
хвостом "барса" не пойдет княжество.
     - Может, придется еще кое-кому облизывать хищный хвост.
     И  снова взметнулись куладжи,  сверкнули на вскинутых руках перстни,  и
посыпались  язвительные упреки,  насмешки.  Не  слушая  друг  друга,  князья
злорадно  кричали  о  наступившем  конце  самовластья  Саакадзе,  о  желании
доблестных владетелей сражаться с  любым врагом,  но под знаменем царя царей
Теймураза.
     Князья Магаладзе даже  заинтересовались:  не  соблаговолит ли  Саакадзе
отдохнуть в Имерети?
     - Нет,  заботливый князь, - засмеялся Саакадзе, - ты забыл, что Имерети
только для царственных беглецов.
     - Что? Уж не пророчествует ли нечестивец?! - вскричал Джавахишвили. - К
оружию, князья!
     Палату огласил звериный рев:
     - К оружию! К оружию! Уничтожить оскорбителя богоравного!
     - Если  бы  здесь  присутствовал лазутчик  шаха,  -  насмешливо заметил
старый Мухран-батони,  -  более радостной вести не  мог  бы  доставить "льву
Ирана".  "О аллах, аллах, как ты милостив к своему ставленнику, - воскликнул
бы шах,  - междоусобица владетелей Гурджистана перед, самым вторжением моим!
Даже ты, Караджугай, не придумал бы лучше!"
     - Успокойся,  благородный сын мой,  Великий Моурави исполнит свой долг,
как неизменно обещал,  и  подымет меч на  врага под знаменем царя Теймураза.
Завтра в Сионском соборе я благословлю царя Теймураза на ведение войны с...
     Католикос вдруг  тревожно оборвал речь.  Старый  Теймураз Мухран-батони
поднялся и  молча вышел из палаты.  За ним его сыновья -  Мирван и  Вахтанг.
Ксанские  Эристави  поклонились Саакадзе  и  тоже  покинули палату.  Ледяное
молчание,  точно  глыба,  придавило всех.  Липарит  в  тревожном ожидании не
спускал глаз с Великого Моурави.
     Великий Моурави по-прежнему сидел на своей скамье.
     В полночь,  когда на площадках,  у дверей и во всех переходах во второй
раз  сменились  копьеносцы  и  в  светильники,  окутывавшие ниши  фиолетовой
дымкой,  подлили свежее  масло,  у  опочивальни Теймураза остановились двое.
Саакадзе молча снял с себя оружие и передал князю Джандиери.
     Чуть приоткрыв дверь,  за  которой царило безмолвие,  Джандиери остался
сторожить...  Кого?  Неужели Саакадзе?!  Нет, никогда благородный Моурави не
пойдет на предательство!  Разве не ради спасения короны Теймураза он,  князь
Джандиери,   охраняющий  сегодня  сон  царя,  решил  помочь  Моурави?  Пусть
Чолокашвили,  пусть  придворные клянут  его  завтра,  но  сегодня  он  будет
способствовать Моурави отвести гибель от царства.
     И все же князь не отводил взгляда от узкой щели. Так, видя происходящее
и слыш