и  голоса телавцев становились все
кислее и  кислее.  На  солнцепеке уныло поникли листья;  уже кое-кто хлестал
соседей оголенными ветками,  отвечать было лень; уныло поникли головы, ждали
чуда,  ждали...  Впрочем,  уже сами не знали, как дождались первой звезды на
утомленном небе.
     - Уходят! - облегченно вздохнул Джандиери. Ни отдых, ни еда не освежили
царя,  придворных и духовников. Поражение грузинского посольства было так же
невероятно,  как дождь из золотых монет. Что предпринять? Страшило отношение
Картли:  злорадство азнауров,  торжество  князей,  насмешки  майдана.  И  не
воспользуются ли  соучастники Моурави  слабостью  Кахети,  не  попытаются ли
отложиться?   Ведь   только   устрашенные  возможностью  прихода   русийских
стрельцов, смирились Мухран-батони, Эристави Ксанские и даже старый Липарит,
имеющий за своей спиной немало княжеских фамилий.
     Первый  высказал  эти   опасения  встревоженный  Джандиери,   предлагая
немедля, пока еще не докатилась до Тбилиси весть о неудаче, передать Моурави
ведение приближающейся войны.  Растерявшиеся князья уже не  спорили,  многие
робко поддержали Джандиери.  Красные пятна покрыли скулы царя. Такой удар по
самолюбию? Нет, подобное унижение не сможет стерпеть Чолокашвили и тем более
Зураб Эристави.
     - Любой  ценой  надо  найти  способ  обезоружить Саакадзе,  обезвредить
Мухран-батони, остальные сами притихнут.
     Вот тут-то и  подал Феодосий хитроумный совет.  Сразу повеселели царь и
придворные,  припомнив,  что не  они,  а  католикос настоял на  посольстве в
Русию.  Конечно,  царь Теймураз,  покорный сын церкови,  повиновался святому
отцу и...  даже прикрикнул на  некоторых князей,  предсказывавших неудачу...
Вот,  к примеру, Джандиери на евангелии может поклясться, что протестовал. А
разве  архиепископ  Феодосий,  не  осмелившийся  возражать  католикосу,  был
согласен?  От  бесполезной отправки послов в  Русию  предупреждал и  епископ
Филипп  Алавердский,  напоминая о  предыдущих неудачах кахетинских послов  в
Московии.  Но кто осмелился противоречить святому отцу?  Кто?!  Увы, поздним
сожалением делу не поможешь...
     Так телавцы и  не  сподобились увидеть,  как на рассвете из Южных ворот
выскользнул Феодосий,  а  следом все  бывшие с  ним  в  Русии,  -  спешили с
докладом к  католикосу.  Рядом с кобылой Феодосия перебирал стройными ногами
аргамак  Филиппа  Алавердского.   Позади,   почтительно  отступив,  тянулись
иноходцы монашеской братии и прислужников.
     Но зато в полдень изумлению телавцев не было границ. Царь - сам светлый
царь Теймураз!  - с пышной свитой выехал в Тбилиси, ибо святой отец возжелал
благословить меч династии.
     За царем следовал Зураб Эристави,  якобы тоже принять благословение,  а
на  самом  деле  придвинуть свои  арагвские  дружины  к  Тбилиси  на  случай
сопротивления сторонников Моурави.
     Теймураз сокрушался:  если бы царь русийский пожаловал помощью, то, как
заранее порешили, благословлялись бы на битву в Алавердском монастыре.
     Телавский  майдан  вдруг  насторожился.   Что?  Что  привезли  из  Руси
посланные?  Неужели,  кроме лампад и кадильниц,  только свои подрясники?!  И
поползли разговоры - правда, тихие, ибо царь не любил, когда говорили громко
о  неугодном ему.  Еще больше не любил князь Чолокашвили сеять в  кахетинцах
сомнение и  направлять их  мысли  в  сторону Картли.  Поэтому мсахури князя,
конечно лишь для  друзей,  нашептывали,  что  "огненный бой" Русии подоспеет
вовремя и что шах Аббас в смятении решил бросить кизилбашей на Картли.
     Но как ни тихо шептались мсахури, а уже через день у большинства в ушах
точно  рвались  заряды  русийских  пищалей.   Телави  заносчиво  восторгался
мудростью царя  Теймураза,  который  могучей  десницей  повернул  персов  на
зазнавшуюся Картли.

     Католикос чувствовал себя,  как  рак в  сачке:  и  бежать нельзя,  и  в
сторону не податься, и пятиться не по сану.
     А  кахетинское духовенство сетовало о  бесплодно потерянном времени,  о
разорительных подарках царю всея Руси,  и  патриарху Филарету,  и их ближним
людям,  которых Христос завещал любить,  как самих себя. Но избраннику неба,
святому отцу церкови, господь, конечно, послал двойное зрение, и не пристало
покорной пастве осуждать действия католикоса всея Грузии.
     После первой беседы с  прибывшим царем Теймуразом католикос уже походил
на изнуренного пилигрима.
     "О господи,  за что испытуешь мя?! Ведь еще предстоит совместная беседа
с царем, с князьями и еще неизвестно с кем..."
     Видя  смущение  католикоса,  Трифилий возмутился непотребным поведением
кахетинского духовенства.
     - Сын мой,  -  кротко произнес католикос, - сам вижу, что не по-божьему
возложили на плечи мои всю вину. Но вступать в пререкания подобает ли мне?
     - Да будет над тобой сияние неба,  святой отец, прости мою дерзость. Но
подобает ли в сей грозный час отдавать в неумелые руки царя Теймураза судьбу
двух царств? Знаешь ведь, кахетинского войска мало даже для одной Кахети.
     - Господь бог не оставит - тушины, Зураб Эристави, пшавы помогут царю.
     - Отец,  разве не зришь: шах прямо на Картли идет! Церковь в опасности.
Благослови