Содержание

                              Ходи невредимым!

                             Часть шестая
                             Часть седьмая

                             Словарь-комментарий



 * ЧАСТЬ ШЕСТАЯ * 


ГЛАВА ПЕРВАЯ

     За ветхой дверью кузницы догорал день.
     Синие огни  горна метались над  грудой угасающих углей,  оставляя налет
пепла.  Словно зверь в ущелье,  взревел в поддувале неистовый ветер. Но мехи
внезапно стали неподвижны,  густая темень стелилась над кожухом, от которого
исходил прогорклый запах дыма.
     Не то тревожно,  не то радостно прозвенел под низким закопченным сводом
последний удар молотка.  Старый Ясе приподнял щит,  и  в  бликах меркнувшего
света ожили слова Великого Моурави,  некогда взметнувшиеся огненными птицами
над Марткобской равниной:

СЧАСТЛИВ ТОТ,
                              У КОГО ЗА РОДИНУ
                               БЬЕТСЯ СЕРДЦЕ!

     Щит великого Моурави был готов.  И Ясе вздохнул полной грудью.  За весь
отшумевший год он в  первый раз улыбнулся солнцу,  уходящему за дальние горы
на ночной покой.
     Но почему в  середине щита Ясе не вычеканил беркута,  стаю ласточек или
непокорного барса?  Разве тут не  требовался символ силы,  стремительности и
бесстрашия?  А может, потому и не вычеканил, что год этот не был похож ни на
один год,  прожитый старым чеканщиком,  как этот щит Георгия Саакадзе не был
похож ни на один щит Картли.  В  середине,  на узорчатой стали,  между пятью
запонами, загадочно и беспокойно распластал могучие крылья грифон.
     Некогда грифон оказывал людям услугу, вещая, как быстрее разбить врага,
выследить вепря  или  раскрыть тайну  железа,  но  потом  разгневался за  их
неблагодарность и поднялся на гору Каф, вершина которой касается солнца...
     Сидя на большом камне у порога кузницы, Георгий Саакадзе слушал старого
Ясе,  неотрывно следя за изменчивой игрой светотени.  Принимая щит, Саакадзе
трижды облобызал чеканщика:
     - Да,  мой Ясе, неблагодарность - самый тяжелый грех, не смываемый даже
смертью, ибо память народа вечна, как вершина Каф.
     Буро-кровавые  полосы  стремительно ниспадали  с  неба,  то  с  разлета
проваливаясь  в   расселины  скал,   то   вздымаясь  на   багряных  гребнях.
Оранжево-синие  отблески  осыпали  заросли  кизила,  тянувшиеся  по  откосу,
отражались рябью в изгибах реки у огромных валунов.
     Прислушиваясь  к   шелестам   уходящего  дня,   особенно   настороженно
переступал выхоленными ногами  молодой  Джамбаз.  Он  унаследовал от  своего
отца,  старого Джамбаза,  умение понимать Непобедимого. И как некогда первый
Джамбаз гордо проносил победителя Багдада через Исфахан, он сейчас, сверкая,
как черная эмаль в лучах заходящего светила,  тихо стуча подковами, проносил
грозного всадника через Иорские степи.
     Молодой Джамбаз не  позволял себе весело ржать,  ибо знал:  не  с  поля
битвы возвращается его повелитель. Насторожив уши, он чутко прислушивается к
всплескам Иори,  где  усталый  кабан,  бурый  медведь  и  притаившаяся гиена
утоляют жажду.
     Придерживая коней,  следуют  за  молчаливым Моурави  сумрачный Даутбек,
Димитрий, Эрасти и десять сооруженных телохранителей.
     Зыбкий  сине-розовый  туман,  скользя  над  искрящейся вечной  белизной
вершиной,   сползал  в  дымящиеся  глубины,  торопясь  укрыться  под  крылом
надвигающейся ночи.
     Погладив вздрагивающую шею коня, Саакадзе вновь углубился в свои мысли.
     ...Будто ничего не изменилось. Но... так бывает с наступлением осени: и
не  заметишь,  в  какой день или час еще зеленое дерево начинает ронять чуть
пожелтевшие листья - один, другой, третий... и в одно хмурое утро, окутанное
серой  мглой,  дерево вдруг  предостерегающе начинает размахивать оголенными
ветвями.
     Напрасно он,  Моурави,  дабы укрепилось объединенное царство,  и лето и
зиму настаивал на переезде царя из кахетинской столицы Телави в  картлийский
стольный город Тбилиси. Дорога, связывающая Кахети с Картли, становилась все
круче.  Расползались мосты дружбы,  с таким трудом возведенные Моурави между
берегами двух царств.
     Но   распутица  не   препятствовала  придворным  кахетинцам  мчаться  в
Метехский замок с  повелениями царя Теймураза.  Не  препятствовала мокрень и
придворным  картлийцам  скакать  в  Телавский  дворец,  нашептывать  царю  о
св