в меру взбудораженные картлийцы.  Им хотелось говорить
еще и еще.  О чем? О расширении царства, о присоединении заброшенной Кахети,
хотелось уже вымеривать, делить, подсчитывать и... Нет, пусть Георгий скажет
- прочно  ли?  Временно?  Это  невозможно!  Навсегда!  На  века!  Князья  то
возбужденно  жестикулировали,  подкидывая  слова,  словно  мячи,  под  самый
потолок, то в упоении понижали голоса до хриплого шепота.
     - Георгий, а что, если правда царь вернется? - спросил Липарит.
     - Ты о ком, князь?
     - О Теймуразе Кахетинском.
     - Что ж,  друзья, приветствовать советую - настоящий царь. Непримиримый
враг  шаха  Аббаса.  Сильный десницей,  владеет мечом и  пером,  -  медленно
протянул:  -  Величие трона подымет, блеск царству вернет, потом - Багратид:
не надо династию менять...
     Князья замерли, как в столбняке. Через овальное стекло Охотничьего зала
блеснуло уходящее солнце.  Где-то  жужжал  шмель,  ища  выхода.  За  чинарой
олененок настойчиво звал мать.
     И сразу,  точно сговорившись,  князья бросились друг к другу.  "Христос
воскресе!  Воистину!  Воистину!"  Лобызались  троекратно.  Лишь  один  Зураб
продолжал,  как приросший, стоять на месте. Цицишвили, задыхаясь, вцепился в
него:
     - Князья,  ко мне!  Ко мне пожалуйте! Возможно ли?! Не сон ли?! Князья,
други! "Блеск царству вернет..."
     На третьем дворе суматоха.  Конюхи выводили фыркающих и отбрыкивающихся
коней.  Копейщики то  и  дело распахивали ворота.  Вихрем вылетали без  вина
опьяненные всадники. Они мчались в новый дом Цицишвили. Два дня! Все решить!
На все решиться! Моурави... Нет! Католикос!..
     Когда  Саакадзе вошел  в  покои Газнели,  там  уже  сидел Трифилий.  Он
поспешил  сюда  -  успокоить прекрасную Русудан.  Чуть  дрожащей  рукой  она
протянула навстречу Георгию чашу холодного вина.
     - Да  не  минует  тебя  чаша  сия,   Георгий!  -  благодушно  засмеялся
настоятель.  А Бежан с обожанием смотрел, как отец большими жадными глотками
осушал сосуд с живительной влагой.
     В соседней комнате слуги осторожно звенели подносами, готовили стол.
     Маленький Дато звонко шлепал по  лбу большого Дато и  заливисто смеялся
над его выпученными глазами. Саакадзе опустился рядом с Трифилием.
     - Решается судьба Кайхосро... Отец, как думаешь?
     - Пророк Моисей сказал: "Не сотвори себе кумира". Глаголю и я: жертвуй,
сын мой, кумиром во имя царства, церкви, трона. Аминь!
     - Аминь!  -  вздохнул Георгий и,  подхватив маленького хохочущего Дато,
подбросил высоко и, поймав, звонко поцеловал в пухлые щечки.

     Два  дня!  А  может,  два  года  прошло?  Откуда  столько слов?  Страх,
сомнения,  вопли  о  помощи!  Кто  угрожает?..  Чем?..  Подумать  надо!  Что
случилось?.. Кто хочет вырвать из-под ног царство?
     Митрополит Никифор Кахетинский тоже встревожен: не сподобился лицезреть
католикоса -  до последнего дня съезда укрылся в своих палатах.  Картлийская
церковь  наглухо  закрыла  двери  от  священнослужителей  Кахети:   страдала
гордость. Где спасение? В чем?
     Неожиданно ночью прискакал Вачнадзе.
     - В чем? В вашем благоразумии. Неужели не постигли происходящего? Не вы
рискуете, а картлийцы.
     Князья пытались расспросить,  потребовать совета,  помощи от  царя.  Но
Вачнадзе внезапно скрылся. Он догонял Джандиери, направляющегося в Гонио.
     Оманишвили вдруг осенило:  Вачнадзе и  Джандиери в заговоре с Саакадзе.
Но  тогда  и  Теймураз -  тоже?!  Без  сомнения так,  иначе зачем придворные
приезжали?  Из Гонио дорога не легка. Виделись с людьми Моурави! Неужели сам
Теймураз такое подсказал?.. Зачем?.. Для усиления Кахети?.. Или чтоб открыть
дороги своему коню?..  А потом?..  Впрочем, разве не открыто сказал Моурави:
"Пока вернется царь"...
     Об  этом  кахетинцы спорили и  на  другой  день  -  князья  совместно с
азнаурами. Мучились, ломали голову, как поступить? Не опасно ли согласиться?
     - Не  согласитесь,  -  прохрипел Сулханишвили,  -  Моурави сам возьмет.
Слышали, как с кизилбашами намерен расправиться?
     - Кому противоречите?!
     - О другом надо думать: царя Теймураза умолять вернуться.
     - Вачнадзе недаром ворвался и исчез, как дым. Может, к царю поскакал?
     - Царя! Царя надо вернуть! - надрывались кахетинцы...

     Католикос поднял крест.
     Сионская площадь всколыхнулась.  Кто-то  рванулся вперед,  его  одернул
дабахчи.  Началась перебранка.  На них зашикали.  Цепь дружинников оттеснила
любопытных.
     - Согласны! - сказали кахетинцы, прикладываясь к холодному золоту...
     Сулханишвили торжественно протянул князю Джорджадзе подставку, покрытую
кахетинским знаменем. Азнаур Таниашвили подал Оманишвили серебряный кувшин.
     Такую же  подставку,  накрытую картлийским знаменем,  Квливидзе передал
старому Мухран-батони. А Даутбек - серебряный кувшин Ксанскому Эристави.
     Затрубили рога.  Митрополит Никифор, священнодействуя, снял кахетинское
знамя.  На подставке чернела земля,  привезенная из первопрестольной Мцхета,
как проникновенно заявил настоятель.
     Служки в  облачениях,  обходя ряды картлийцев и  кахетинцев,  раздавали
зажженные свечи. Все обнажили головы.
     Настоятель высоко держал трикирий,  а  митрополит поднял руки и  как бы
осенял ими собравшихся.
     Одновременно Джорджадзе и Мухран-батони,  соединив подставки,  высыпали
землю в кованый ларец и перемешали ее рукоятками мечей.
     - Да будут положены мир