принять
магометанство. Но, убедившись в бесполезной трате времени, выполнит заветное
желание Хосро-мирзы  и  бросит его  во  главе сарбазов на  Кахети и  Картли:
"Пусть сам завоюет себе царство. Багратид имеет право на грузинский трон!"
     Кто из грузин не знает:  князьям никогда не следует доверять полностью.
Могут  повторить Ломта-гору  и,  вновь  надев  чалмы,  призвать  ставленника
коварного "льва".  Не  следует скидывать с  весов  торговую дружбу  Ирана  и
Русии. И только ли торговую?
     Нет,  обстоятельства требуют быстрых,  решительных действий. Необходимо
опередить все помыслы шаха...

     Царский  конюший  Арчил  осаживал  бурчавших  конюхов.  Пока  правитель
пребывал в  Самухрано,  конюшни пустовали и  можно  было  днем  наслаждаться
дремой в  тени замковых чинар,  а в сумерки освежаться в лениво плескавшейся
Куре. И вдруг, словно град на голову, - съезд вызолоченных чертей!
     Конюшни  вмиг  наполнило требовательное ржание.  Одному  мерину  тесно,
другому слишком свободно,  а  из-за  белой кобылы Орбелиани три  кахетинских
жеребца разбили деревянную перегородку.  Аргамак Джавахишвили с  утра привык
купаться,  гнедой скакун Липарита требовал прогулки,  иноходец Цицишвили бил
соседей  задними  ногами,  а  вороной стригун Палавандишвили свирепо кусался
вечером и жалобно ржал с утра, скучая по возлюбленной.
     Обходя  конюшни,   Арчил  проверял  влажность  корма  и,   как   саман,
разбрасывал приказания:  надушить гриву коню  Мухран-батони,  заплести хвост
серой в яблоках кобыле Эмирэджиби,  а жеребца настоятеля Трифилия, не совсем
пристойно ведущего себя, уединить.
     Говор,  шум,  топот,  звон  посуды наполнили Метехский замок.  Три  дня
совещались князья, готовясь к торжественному началу съезда. Покои Газнели то
оглашались бурным спором, то замирали в таинственном шепоте...
     Князья не  доверяли друг другу,  группируясь по партиям.  Самой сильной
была партия "двух долин" -  Мухран-батони и  Ксанских Эристави,  связанных с
Георгием Саакадзе.  Потом  партия "трех мечей" -  Цицишвили,  Джавахишвили и
Палавандишвили...  Непонятным представлялся Липарит,  то  яростно защищающий
действия Моурави,  то таинственно гостящий у Палавандишвили или исчезающий в
Твалади,  благодаря чему князья догадывались,  что у царицы Мариам в эти дни
собирались царевичи Багратиды.  Чувствовалось -  начали объединяться крупные
фамилии:  все чаще мелькали имена Орбелиани, Качибадзе, Амилахвари... Больше
всех  остерегались Магаладзе и  Квели  Церетели  как  добровольных наушников
Моурави...
     Не многие знали,  что скрепя сердце Качибадзе и Палавандишвили ездили в
Марабду советоваться.  А кого потом посвятили в свои переговоры,  тот не был
удивлен,  что Шадиман встревожен предстоящим ограничением проездных пошлин и
снятием рогаток. "Позор! И князья еще обсуждают такое! - возмущался Шадиман.
- Вот пропасть, куда безумный ностевец толкает князей! А на дне ее обнищание
и унижение!.. Восстать!
     Из  фамильных  щитов  воздвигнуть  крепость!   Требовать  вмешательства
католикоса,  владетелей Гурии  и  Самегрело!  Жизнь  или  смерть!  Но  легко
сказать: "Восстать!.." Кто осмелится поднять оружие против Моурави"?
     И снова спор до хрипоты, до ярости.
     - Отстранить,  отстранить разговоры Саакадзе  об  упразднении проездных
пошлин, - настаивали одни.
     - Но  Моурави  обещал  трофеями  возместить потери:  предстоят  великие
завоевания. Кто попробует сопротивляться, рискует остаться без обогащения, -
напоминали другие.
     - Потом,  если бы  все  князья на  одном стояли,  еще допустимо было бы
вступать в пререкания с Моурави, - вздыхали третьи.
     Но вот Мухран-батони уже переходит на сумасшедшую щедрость. Его мсахури
только  с  ишачьих  караванов стали  пошлину взимать,  а  крестьянские арбы,
особенно церковные,  не задерживаются даже у рогатки на берегу Ксани.  Такой
переворот в хозяйстве представлялся настолько разорительным,  что, казалось,
невозможны  никакие  уступки.  А  вот  Саакадзе  в  своих  владениях  совсем
уничтожил рогатки,  даже праздник сожжения утвердил. Сначала оголтелые глехи
под зурну швырнули в огонь продольные брусья,  затем палисадины. А мальчишки
с  выкриками:  "Чиакокона!  Чиакокона!"  -  прыгали через  костры до  потери
памяти. Примеру Моурави последовали "барсы", оставившие рогатки лишь на шеях
свиней, дабы не пролезали в огороды "доблестных" месепе.
     - Если азнауры могут, нам не пристало сопротивляться.
     - Я  согласен с  князем  Липаритом,  но  сразу  трудно,  убедим на  год
отсрочить.
     - Не надо быть слепым,  -  с жаром продолжал Липарит, - к расцвету идет
Картли, действия Моурави благотворны. Пора поверить ему.
     - А  кто иначе мыслит?  -  обиделся кахетинец Андроникашвили.  -  Я  до
последнего мальчика отдам ему в дружину.
     - Не  только парней -  хочу  сына  устроить,  пусть  у  Моурави воевать
научится.
     Говорили о многом. Слишком широко распахнулись ворота, чтобы можно было
их  прихлопнуть.  Да  и  незачем:  управлять царством  должны  представители
знатных фамилий. Моурави сам предлагал совет князей... Чем больше обсуждали,
тем  шире  представлялись  им   горизонты,   и   съезд  казался  завершением
многовековых  княжеских  чаяний.   Будь   вновь   на   троне   Луарсаб,   он
беспрекословно скрепил  бы  теперь  печатью  царства определения князей.  На
посольство в Русию возлагалась сокровенная надежда.
     На третий день княжеских встреч нежданно появился Зураб. Бросив поводья
конюхам, взбежал наверх.
     Сначала