прячешь?  Лицо на  шафран
похоже, а виски сединой занесло, - укоризненно покачал головой Папуна.
     Георгий схватился за виски.  Он круто повернулся к зеркалу, с тревожным
вниманием разглядывая свое лицо.
     - Друг Папуна,  купи и  мне  подарок -  черную краску,  ибо  даже я  не
доверяю полководцам, седеющим в ночь перед походом!
     Когда  все  ушли,  Георгий обнял Паата и  запер на  засов дверь.  Паата
удивленно следил за отцом.
     - Мой  сын,  мой  любимый сын,  я  хочу  поговорить с  тобой  об  очень
большом...
     - Мой отец, я слушаю, как слушает воин звуки боевой трубы.
     - Я хотел говорить с тобою о родине,  мой сын. Ты вырос здесь, вдали от
нашего солнца,  вдали от грузинского народа, чувствуешь ли ты связанным себя
с Грузией? Ведь тебе пришлось даже принять магометанство.
     - Отец, я согласился сделать это ради родины, ради тебя. Этого требовал
шах, я не противился тебе. Да, я вырос в Иране, но я рос у тебя, мой отец, у
тебя, чье сердце наполнено большой болью за родину. Я грузин, мой отец!
     - И если придется доказать это, мой сын?
     - Я не задумаюсь отдать свою жизнь за нашу Картли.
     - Паата,  ты уже раз обещал мне это...  Мой Паата,  у  тебя благородное
сердце  Русудан,  твоей  матери...  Многое  может  произойти...  Мне  тяжело
говорить,  но знай,  настало время доказать родине,  что все мои помыслы - о
ней.
     - Не надо,  мой отец,  не говори,  я все понял... Помнишь, отец, раз на
пасху в  Носте я  упал с дерева.  Мать старалась скрыть испуг,  а ты сказал:
"Хорошо, что не с коня, этого я бы тебе не простил..."
     - Шах требует мое сердце в  залог верности...  Мой мальчик,  я вынужден
оставить тебя...  будь мужествен...  О пережитом мною в эти дни никто, кроме
тебя, пусть не знает... Но у меня теплится надежда...
     - Да,  мой отец.  Ты  не думай больше об этом.  И  матери скажи,  пусть
радуется другим сыновьям... Я с гордостью буду думать о твоем решении.
     - Наша жизнь,  Паата,  короткая,  но дела наши переживают нас.  Не умею
утешать...  Сыновей своих я всегда учил смотреть опасности в глаза. Но знай,
тебя люблю,  как жизнь,  как солнце...  И если бог тебя сбережет, клянусь до
последнего часа  помнить сегодняшний день и  все  твои желания выполнять как
раб.
     - Если бог меня сбережет,  я  клянусь не измениться и снова отдать свою
жизнь моему повелителю, Георгию Саакадзе.
     Георгий обнял Паата, и они крепко поцеловались. Больше не говорили. Они
урвали у жизни три часа молчаливого страдания.
     Георгий встал,  плечи  его  разогнулись,  глаза снова вспыхнули.  Паата
поразило,  с  какой твердостью легла тяжелая рука Саакадзе на эфес меча.  Он
содрогнулся: "Сколько жизней за мою отнимет у шаха мой большой отец!"
     Когда "барсы", Папуна и Эрасти вернулись, слуги сказали: батоно Георгий
и Паата уехали прощаться с Эреб-ханом.
     Эрасти вскочил на коня и ускакал искать Саакадзе.
     - Что-то скрывает от нас Георгий, - заметил Даутбек.
     - Наверно, плохое: хорошим сразу делится, - пробурчал Папуна.
     Ночью Саакадзе перед зеркалом тщательно закрашивал виски.
     - Шах не любит серебра, - с усмешкой сказал Георгий.
     - А что любит шах?
     - Ценности.
     И Саакадзе рассказал Папуна о предстоящей временной разлуке с Паата.
     - Временной?  Кого  ты  утешаешь,  Георгий?!  Или  собираешься  обратно
вернуться? - Папуна встал, сделал несколько шагов и, пошатываясь, направился
к дверям.
     - Куда, мой Папуна?
     - Пойду успокою Эрасти,  он  три ночи не  спит:  думает,  что несчастье
случилось с нашей Русудан.
     Георгий с  необыкновенной теплотой взглянул на  друга.  Папуна  утешает
меня...  Что, если бы еще худшее обрушила на нас судьба? Шах мог потребовать
приезда Русудан с детьми.  Вот у Теймураза уничтожил семью, - думал Георгий.
- А потом - еще неизвестно... Нет, все известно".
     Иранские войска ждали сардаров за стенами Исфахана: сто тысяч сарбазов,
готовые ринуться на окончательное уничтожение Кахети и усмирение Картли.
     Симон с царскими почестями ехал в середине войска. Зураб Эристави рядом
с Саакадзе.
     Окруженные минбашами, юзбашами и онбашами, Карчи-хан и Вердибег наконец
выехали из своего дворца.
     "Барсы" пережили вчера ужас расставания с  Паата.  Сегодня они  веселы,
ибо подозрительный перс в  последнюю минуту мог задержать их в Исфахане,  но
не задержал.
     Паата  и  Сефи-мирза  провожали уходящих  из  Исфахана  до  загородного
дворца.  Паата ехал рядом с отцом и Папуна,  думал,  какое счастье ехать так
рядом  до  самой  Картли.  Внутреннее пламя не  отражалось на  лице  Георгия
Саакадзе. Он, улыбаясь, смотрел на Паата, давая ему советы.
     - Береги коня, тот не воин, кто не умеет беречь коня!
     В загородном дворце первый привал.
     Ночь Саакадзе провел без сна.  Паата,  положив голову на  могучую грудь
отца, молчал. Да и о чем говорить? Все равно все предопределено.
     Георгий гладил волнистые волосы сына и осторожно прикоснулся к его шее.
Пальцы Георгия похолодели, он сдавленно вскрикнул и прижал к себе Паата.
     Ранний  свет.  Как  спешит  иногда неумолимое время.  Уже  утро...  е