змахивая нагайками,  бешено
мчались в Амши молчаливые всадники.

     Георгий не  сразу  узнал голос отца.  Сдернул с  головы бурку,  оглядел
пустую комнату.  Говорили у наружных дверей. Он не доверял ушам. Приподнялся
на тахте, крепко потер лоб.
     - Зачем  беспокоитесь,  сборщик  знает,  сколько у  кого  можно  взять.
Правда,  первое время больше возьмем.  Раньше дом хотел чинить, теперь новый
будем  строить.  Месепе много в  Носте,  пусть работают.  Около церкви думаю
строить. Вот Гоголадзе лес заготовили, возьмем его, пусть новый у Кавтарадзе
достанут. Скоро зима, мы ждать не можем.
     Голос у Шио твердый, уверенный, чуствовалось презрение к соседу.
     - Гоголадзе богатые,  могут купить,  у  них всего много,  а у нас,  сам
знаешь,  Шио,  все сборщик отбирал,  - плакался другой, - две овцы остались,
если заберете...
     - Скучно  тебя  слушать,  Захария.  На  сборщика жалуетесь,  а  сами  в
подвалах и  ямах сыр прячете...  Зачем хитрите,  сам обойду.  Что полагается
господину -  надо  отдавать.  Каждому его  доля  будет  выдаваться.  Сколько
наработаешь, столько и получишь. Что тебе, Кетеван?
     - Вот,  дядя Шио,  ты  велел белый мед  принести,  все  собрали.  Богом
клянусь, больше нет.
     - Один кувшин?  По-твоему,  выходит,  дядя Шио  совсем дурак.  Убирайся
отсюда. Сборщик знает, как надо учить вас.
     Ошеломленный Георгий с  трудом  поднялся,  хлопнул дверью  и  застыл на
пороге.  Черная комната была завалена резаной птицей,  молочными поросятами,
свежим сыром, взбитым маслом, упругими фруктами.
     С шумом распахнулась дверь. Георгий вышел на двор. Худенький старичок с
проворством ребенка выскочил на улицу и скрылся за углом. Георгий смотрел во
все глаза на  отца,  опьяненного счастьем и  властью.  Одетый в  праздничную
чоху, с затуманенными глазами, он был неузнаваем.
     Георгий понял:  разговором делу  не  поможешь,  надо  немедленно что-то
предпринять, на что-то решиться, но встревоженные мысли не находили выхода.
     - Где мать и Тэкле?
     - Жена гзири за ними пришла,  ее девушки платье для Маро с  Тэкле шьют,
синее шелковое, твой подарок... Мерить пошли... Долго спал, дорогой. Маро не
хотела уходить,  ждала,  когда проснешься,  но  жена гзири сказала,  иначе к
воскресенью готово  не  будет.  В  воскресенье о  твоем  здоровье молебствие
отслужит священник, потом к нему обедать пойдем, - захлебывался словами Шио.
     - Где Папуна?
     - Папуна с утра сердитый:  детей ждал,  а кто посмеет у владетеля Носте
крик  поднимать?..  Куда  уходишь?  Все  приготовлено в  саду,  Маро  сейчас
придет... За двумя месепе послал, пусть работают. Маро трудно одной...
     Упоенный, он продолжал говорить, не заметив, как Георгий широко зашагал
по необычно пустым улицам...
     - Уехал? - переспросил Георгий деда Димитрия. - Куда уехал?
     Но  ни  дед,  ни  родители остальных друзей  не  знали,  куда  ускакали
сыновья. Особенно поразил Георгия дом Элизбара, где он любил бывать. При его
появлении семья разбежалась,  в доме поднялась суматоха.  Георгий догадался:
прятали ковры и другие вещи.
     Отец  Элизбара вышел  к  нему,  долго кланялся,  просил азнаура оказать
честь войти в дом.
     - Что ты, дядя Петре, точно первый раз меня видишь. Как живешь, здоровы
у тебя?
     - Здоровы...  Только плохо  в  этом  году,  война  была,  много сборщик
взял... Семья большая, не знаю, как зиму будем...
     - Не беспокойтесь, дядя Петре, проживем.
     Георгий удивился. Петре никогда не жаловался.
     Сборщики,  дружившие с богатыми,  получали щедрые подарки и облагали их
гораздо меньше бедняков.
     Хуже дело обстояло у  Даутбека.  Всегда радостно его  встречавшие,  они
вышли к Георгию с каменными лицами.
     - Хозяйство свое пришел проверять?  Не беспокойся,  ничего не скроем, -
холодно сказала мать Даутбека.
     Саакадзе посмотрел на них и молча вышел на улицу.
     У  дверей большого дома  стояла с  палкой бабо  Кетеван.  Она  когда-то
дружила с бабо Зара.
     Георгий безотчетно, как в детстве, подошел к ней.
     - Бабо Кетеван, дай яблоко.
     Кетеван засмеялась:
     - Только за яблоки бабо помнишь? У, кизилбаши...
     Она,  бурча,  вошла  в  комнату  и  быстро  вернулась,  держа  в  руках
золотистое яблоко.
     - На, Тэкле половину отдай.
     Георгий засмеялся: в течение шести лет бабо Кетеван повторяла одно и то
же.  Он  разломил яблоко и  предложил бабо самой выбрать половину для Тэкле.
Кетеван испытующе посмотрела и, вздохнув, сказала:
     - Одинаковые, ешь, какую хочешь.
     Георгий с наслаждением вонзил крепкие зубы в рассыпчатую мякоть.
     Из  дома выбежала молодая женщина,  за  нею,  шлепая чувяками,  семенил
испуганный мужчина. Женщина резко оттолкнула старуху.
     - Из ума выжила,  -  прошипела женщина,  -  войди, господин в дом, хоть
весь сад возьми, твое...
     Георгий посмотрел на женщину.  Мелькнули пройденные годы:  вот она, под
смех соседей выгнав его из  фруктового сада,  с  палкой преследует по улице.
Недоеденное яблоко упало на дорогу...
     Маро расстроенная встретила Георгия.  Не все ли равно,  в  каком платье
молиться за такого сына?
     Георгий нежно обнял мать. Она заплакала.
     - Нехорошо,  Георгий,  Папуна из  дома  убежал,  ты  голодным ходишь...
Соседи прячутся,  никто  поздравить не  пришел...  Первые кланяются...  Жены
гзири,  надсмотрщика,  нацвали проходу не дают, вертят лисьими хвостами. Где
раньше были?
     "Что-то надо сделать", - стучало в голове Георгия.
     Шио рассердился.
     - С  ума сошла!  Горе большо