Впереди,  на расстоянии четверти версты,  ехали телохранители в  боевом
порядке,  за  ними  белая  дружина,  личная охрана Луарсаба,  подобранная из
верных людей Баака.
     Луарсаб,  окруженный светлейшими и  владетельными князьями,  прибывшими
целыми замками,  был весел и  остроумен.  Он с удовольствием думал о веселом
путешествии по  доброй  Картли.  Блестящий караван замыкали под  начальством
Цицишвили многочисленные дружины. Слуги с навьюченной одеждой на верблюдах и
конях выехали заранее.
     Саакадзе ехал  рядом с  Нугзаром и  Зурабом.  Эрасти -  позади в  числе
телохранителей.
     На  голубом  ковре  весенних  цветов  остановка.   В  лесу,  оцепленном
дружинниками, разбиты пестрые шатры.
     Получив тайное приглашение, Луарсаб углубился в лес.
     У  широкого дуба  ждала Гульшари.  Восхищенный царь смотрел на  облако,
колышущее золотые звезды,  и ласково заинтересовался,  зачем так таинственно
лесная царица заманила его в царство надежд.
     - Надежды, царь, не всегда в лесу растут, иногда и на аспарези.
     - На аспарези растут надежды, а вблизи Гульшари - желания...
     - Ты смеешься, царь?
     - Нет, любуюсь! - Луарсаб властно привлек к себе Гульшари.
     Она вырвалась, беспокойно оглядываясь.
     - Скажи, царь, кого выберешь жемчужиной турнира?
     Луарсаб подозрительно посмотрел на Гульшари:  подослана мужем, желающим
всенародно прослыть другом царя... Помолчав, ответил:
     - Еще  не  подумал...   Конечно,  сердцем  хочу  тебя,  но...  открытое
предпочтение может не понравиться Андукапару.
     - Что ты, царь! Он очень хочет... - и, спохватившись, добавила: - Какой
подданный пожелает иначе?
     Луарсаб улыбнулся: к счастью, красота женщин не всегда равна уму, иначе
бы мужчины совсем погибли, и вслух сказал:
     - Знаю,  каждый подданный стремится сделать царю приятное,  но нехорошо
злоупотреблять своей властью... До турнира далеко, прекрасная Гульшари, а до
ночи совсем близко... Ну? Опять молчишь?
     - Мне послышался шорох...
     Действительно,   Саакадзе  нечаянно  оступился  за  деревом  и   быстро
скользнул в чащу,  обдумывая слышанное.  "Луарсаб не такая тупая шашка,  как
думают князья.  Дорожит достоинством витязя и отбросит слишком зазнавшихся".
Такое  открытие сильно  обрадовало Саакадзе.  Конечно,  Гульшари купит  себе
право на первенство в  Метехи,  но царь молод,  страсти гаснут быстрее,  чем
думает Гульшари...
     Вскоре Саакадзе убедился,  что не только князья и Гульшари,  но и он не
знает царя.
     На всем пути торжественного выезда Луарсаба заранее извещенные деревни,
в  которых останавливался царь,  представляли необычное зрелище.  Тбилисский
гзири вместе с  местным сборщиком облагали каждый дом  натуральной данью для
царского стола  и  всех  сопровождающих на  все  время  отдыха царя  в  этой
деревне.
     И вот на церковную площадь сгонялось стадо рогатого скота. Притаскивали
кувшины с  медом,  сыром и маслом,  отложенными на зиму.  Стаскивали мешки с
зерном,  бурдюки,  корзины  с  фруктами.  Из  собранного  строго  отделялась
одиннадцатая часть для начальника замка Андукапара и мдиванбега, которого на
этот раз заменял Шадиман.  Законный доход за тяжелый труд,  понесенный ими в
пути, угонялся и увозился в замки Андукапара и Шадимана.
     На  все  время  пребывания царя  все  крестьяне обязаны были  неотлучно
находиться при царе,  сидеть во время царской еды на почтительном расстоянии
полукругом и остроумными речами, сказаниями, песнями и пляской выражать свою
радость высокому гостю.
     Луарсаб  восхищен:  патриархальный обычай  прадедов им  выполняется,  и
встреча царя с народом показывает незыблемое единство грузин.
     Днем  царя  провожали  разодетые  толпы.  Ночью  по  дороге  крестьяне,
подбадриваемые  передовыми   гзири,   бежали   впереди,   освещая   факелами
торжественный путь.
     И  деревня после отъезда царя походила на пажити,  опустошенные налетом
саранчи.
     Несмотря на  красоту Гульшари и  великолепие Нестан,  несмотря на сотни
жадных глаз других красавиц,  Луарсаб все же заметил кислые улыбки крестьян,
их странную радость и спрятанные глаза женщин.
     И только приветливость царя умеряла ожесточение народа.
     У колючих плетней,  на поворотах, в садах Луарсаб усиленно расспрашивал
крестьянок о  причинах изнуренности,  но напуганные женщины благодарили царя
за доброту, а худы они "по желанию бога".
     Разбрасывая кисеты,  Луарсаб  обещал  обнародовать закон  о  применении
муравьиных пыток к  мужчинам,  не  умеющим вызывать на щеках женщин румянец.
Крестьянки стыдливо прикладывали к  губам палец,  прятались в  платки и тихо
смеялись шуткам доброго царя.
     Шадиман  решил  загладить  неприятное впечатление и  разослал  по  пути
царского следования людей с соответствующим приказом.
     И  в  деревне Руиси Луарсаб чуть с  коня не упал от безудержного смеха.
Захохотали  надменные   князья,   визжали   княгини,   захлебывалась  свита,
надрывались  чубукчи,   тряслись  телохранители,  хихикала  стража,  фыркали
копьеносцы,  ржали кони... Вымазанные красной краской женщины и дети жалобно
смотрели на  веселый караван.  Шадиман кусал  губы,  а  недогадливый караван
хохотал до слез, до изнеможения над диким обычаем Руиси.
     На ночлеге,  у пылающих костров, в искрах оранжевого вина и изменчивого
веселья Саакадзе,  улучив  минуту,  шепнул  Нестан о  находчивости Шадимана.
Огорченная явным  равнодушием царя,  Нестан обрадовалась возможности ущемить
родственника ведьмы.
     Не случайно Георгий остановил выбор на Нестан. Он заметил восхищение ею
Зу