орошее занятие -
засаривать царские уши ложными сведениями.
     Саакадзе подумал:  не  будь  расположения к  нему  шаха,  вряд ли  царь
говорил бы  с  ним  так  миролюбиво.  Но  он  поспешил поблагодарить царя за
доброту.  Шахские подарки как  раз  пришлись вовремя,  деньги и  скот ему не
нужны, он лишь просит разрешения отплатить разбойникам.
     Царь удивился:
     - Неужели азнаур думает о войне?
     - Да,  царь, о войне по-казахски... Со мною не дрались, думаю, ответное
угощение не  хуже  будет...  Прошу царь,  отпусти сто  тваладцев и  "Дружину
барсов".
     Кругом  засмеялись.   Царь   нетерпеливо  поморщился:   неужели  азнаур
рассчитывает получить разрешение на  верную гибель?  Разве до  него  цари не
догадывались посылать войско в  горы?  Или  ему  не  известна неприступность
каменных гнезд хищников?  Немало доблестных картлийцев погибло в  извилистых
лощинах, и он не допустит новых жертв. Лучше думать о мерах защиты долин, на
крепости хищники не нападают... И давно пора научиться у Русии делать пищали
на колесах, чугунные аркебузы держат врага вне предела царских глаз.
     Но  Саакадзе гордо вскинул голову.  Он бесповоротно решил отомстить:  в
случае  отказа  царя  помочь азнауру все  разно  пойдет и  заставит хищников
отказаться надолго от легкого обогащения.
     Царь  гордился своей  дальновидностью и  удачей;  он  выбрал  плебея не
только с  целью подражать шаху,  но  также из  желания иметь надежное оружие
против князей.
     И, несмотря на смех и протесты князей, неожиданно согласился на просьбу
Саакадзе, обещав в случае победы тарханную грамоту.
     К вечеру Саакадзе с "Дружиной барсов" покинул Тбилиси.
     В замке долго высмеивали сумасшедшего азнаура, идущего войной с горстью
дружинников на казахские эйлаги.
     Но в Носте никто не смеялся и никто не спрашивал, зачем пришли тваладцы
и спешно вооружается молодежь. Проснувшись однажды утром, также не удивились
тайному  исчезновению Саакадзе  с  дружиной.  Только  мать  Эрасти  посвятил
Георгий  в   тайну  и  в  случае  несчастья  распорядился  отвезти  Тэкле  к
Гогоришвили.

     Ни  знойные дни,  ни  душные  ночи  не  останавливали буйных ностевцев.
Обогнув выжженное предстепье, отряд придвинулся к подножию бурой горы.
     Эйлаг  спал,  предоставив охрану  звероподобным,  всегда голодным псам.
Элизбар,  Гиви,  Матарс  и  Эрасти,  одетые  в  собачьи  шкуры,  с  мешками,
наполненными  свежими   кусками   баранины,   пропитанной  персидским  ядом,
привезенным Саакадзе, растаяли в сгущенной тьме.
     Отдаленный отрывистый лай -  и снова тишина.  Легкий свист Георгия -  и
бесшумные тени ринулись на эйлаг.
     Предотвращая тревогу,  первые шатры окружали большими группами.  Срывая
пестрые полотнища шатров,  картлийцы набрасывались на спящих. Сонные глаза в
ужасе  метались от  острой  стали,  судорожные пальцы  цеплялись за  оружие,
хрипло выплевывалась брань.  Короткий удар сабель - и брызгала липкая кровь.
Связанные казашки с замкнутыми ртами барахтались на паласах.
     Уже   кровь   захлестывала   эйлаг,    когда   вырвавшийся   Мамбет-хан
пронзительным свистом  поднял  тревогу.  Но  взметнулась сабля  Элизбара,  и
срубленная голова хана  покатилась по  каменным плитам.  Около мертвых собак
Матарс  и  Гиви  с  трудом  удерживали ханскую  дочь.  Даутбек  хладнокровно
скручивал ей руки.
     Запоздалый  месяц  выглянул  из  разорванных  туч.  Ошеломленные казахи
ударили  в  шашки.   Жаркая  схватка  только  распаляла  ненависть,  скрежет
окровавленных лезвий суживал круг.  У стойл беспокойно ржали кони.  Казахов,
пытавшихся  прорваться  из  эйлага,  приканчивали  на  месте  тайные  засады
тваладцев.
     Ранний рассвет мутно-синим саваном покрыл кривые улички и  узкие дворы,
заваленные мертвыми собаками и обезглавленными трупами.
     Глухо рыдали женщины.
     Дружинники  спешно  седлали  коней,   вереницами  сползали  вниз  арбы,
перегруженные сундуками,  коврами,  оружием,  зерном и  кувшинами.  На  двух
арбах, устланных коврами и подушками, лежали раненые грузины. Отряд Даутбека
гнал многочисленные отары баранты и крупный рогатый скот.
     Утром над опустошенным эйлагом зловеще кружились коршуны.
     Саакадзе  велел  дружинникам  посадить  связанных  казашек  на  арбы  и
отправить вперед.  Грузины поспешили вскочить на коней.  На пиках равнодушно
покачивались  лиловые  головы,  предназначенные  для  подарка  царю.  Голову
Мамбет-хана Элизбар водрузил на свою пику.
     Отряд Димитрия,  охраняя дорогу,  до  вечера оставался в  засаде,  а  в
сумерках,  держа на  поводу четырнадцать коней и  на  пиках столько же голов
случайно попавшихся казахов, помчался догонять товарищей.
     На  последнем переходе Саакадзе распорядился снять  с  ароб  казашек  и
предоставил дружинникам выбрать себе  девушек,  детей отделил для  продажи в
Имерети, а пожилых велел прогнать обратно.
     - Тогда зачем столько дней  арбы перегружал лишним весом?  -  изумились
тваладцы.
     - Решил буйволов наказать,  - усмехнулся под дружный хохот Георгий, - а
теперь пусть ползут обратно и расскаж