акон не значат боле ничего для нас, не защищают 
нас от вероломных турок, да будут они прокляты Богом! Но из того, что явствует, 
чудится, что в нашей гибели Богу угодно поддерживать их. 
      Сначала они захватили Цезарею и приступом взяли укрепленный замок Арсуф. 
Ах, Господи Боже, через что прошли они, сержанты и горожане, находившиеся в 
стенах Арсуфа? Увы, Восточное королевство потеряло столько, что, по правде 
сказать, никогда не сможет оправиться. 
      Не думайте, что Сирия скорбит об этом, ведь она решила и заявила 
совершенно открыто, что - по возможности - ни одного христианина не останется в 
ее владениях. Из монастыря Святой Марии сделают мечеть, а так как ее Сын, 
который должен был бы испытывать боль за это, доволен сим грабежом, мы также 
вынуждены находить в этом удовольствие. 
      Безумен тот, кто хочет бороться против турок, поскольку Иисус Христос 
больше у них ничего не оспаривает. Они победили - и они победят, что гнетет 
меня, - французов и татар, армян и персов. Они знают, что ежедневно будут 
принижать нас, ибо Бог, некогда бдивший, спит, а Магомет блистает мощью и 
заставляет блистать египетского султана. 
      Папа оказался весьма щедрым на прощения, (раздаваемые] французам и 
провансальцам, которые помогли ему [в борьбе] против немцев. Он дает нам 
доказательства великого вожделения, ибо наш крест не стоит турского креста, и 
кто бы ни захотел, оставляет крестовый поход ради ломбардской войны. Наши 
легаты, говорю вам сие по правде, продают Бога и Его Прощение за деньги. 
      Французские сеньоры, Александрия поступила с вами хуже, чем Ломбардия; 
турки лишили вас ваших сил и сделали пленниками, и освободит вас только выкуп. 
[485] 
      Какое отчаяние и какая беспомощность! При полной катастрофе рыцарям 
оставалась только Дева Мария, средоточие куртуазной любви этого страстного века.
 "Ибо Матерь Божия была началом нашего ордена, и в Ней и Ее чести пребудет, 
ежели Богу угодно, конец наших жизней и конец нашего ордена, когда Бог пожелает,
 чтобы сие произошло". 
      Все связи, которые просматриваются за эти годы, переплетаются воедино. В 
1267 г. молодой Жак де Моле (который станет последним магистром ордена Храма) 
был принят в Боне в братья-рыцари Эмбером де Перо, генеральным смотрителем 
ордена, в присутствии магистра во Франции, Амори де Ла Роша. По свидетельству 
на процессе Моле, после принесения обычных обетов на него надели белый плащ. 
Затем Эмбер де Перо якобы велел принести распятие и приказал ему отречься от 
Бога и плюнуть на крест: Моле отрекся "устами, но не сердцем" и плюнул на землю.
 [486] Итак, как мы отметим по поводу процесса позднее, непостижимо, чтобы 
подобное с согласия Берара и генерального капитула вменили соискателям, только 
что произнесшим свои самые торжественные обеты "во имя Бога и Божией Матери". 
Равным образом невозможно, чтобы Эмбер де Перо, заслуживший в течение двадцати 
лет доверие двух магистров и генерального капитула, из прихоти вынуждал к 
такому акту. Особенно неправдоподобно, чтобы святотатство допустил Амори де Ла 
Рош, близкий друг Людовика Святого, избранный магистром Франции. Однако вполне 
правдоподобно, что обвинение в адрес Моле, хотя и клеветническое, передает 
умонастроение членов ордена. Под градом атак султана, за рушащимися стенами 
своих замков тамплиеры расточали жалобы и проклятия своей беспомощности, 
оставленные Богом и людьми. Сообща они презирали предательство Рима и 
равнодушие Неба. Разуверившиеся в Боге, преданные Святой Деве, они, возможно, 
сами того не зная, порождали ересь. 
      ГЛАВА XXI 
      Конец Иерусалимского королевства 
      В год 1273 от Воплощения Господня преставился брат Тома Берар, магистр 
ордена Храма, в день мартовского праздника Богоматери (25-го). И магистром в 
13-й день мая стал брат Гийом де Боже, который был за морем командором Апулии. 
И за ним послали брата Гийома де Понсона, занимавшего место магистра, и брата 
Бернара де Фокса, а брат Гуфье сделался великим командором, местоблюстителем 
магистра. [487] 
      Гийом де Боже, последний великий магистр ордена, находившийся на Востоке, 
"являлся знатным дворянином, родственником французского короля; а также был 
очень щедрым, и много раздавал милостыни, за что был очень уважаем; и стали 
орден Храма в его время очень почитать и бояться. И когда он стал Магистром, он 
был командором в Апулии и прожил за морем два года, и посетил все Дома ордена 
Храма в королевствах Франции, Англии и Испании, и собрал великие сокровища, и 
прибыл в Акру". [488] Боже являлся командором Триполи в 1271 г.; [489] в Апулии 
он сменил Этьена де Сиссея, вероятно, в тот момент, когда последний отправился 
за Григорием Х в Святую Землю, чтобы сообщить о его избрании на Святой престол. 
Прежде чем вернуться в Акру, новый магистр присутствовал на Лионском Соборе, 
где трагическое положение Святой Земли привлекло сочувственное внимание Папы. 
      Гийом де Боже более известен, чем его предшественники, благодаря хронике, 
составленной его секретарем и известной под названием "Хроника тамплиера из 
Тира". На самом деле последний не был тамплиером и провел лишь некоторое время 
в Тире. Возможно, его звали Жерар Монреальский, и он принадлежал к мелкой знати 
королевства. Ему мы обязаны третьей книгой "Деяний киприотов" - вероятно, 
компиляцией из различных источников. Сам он представляется сначала как паж 
Маргариты Антиохийской, жены Жана де Монфора, сеньора Тира, и, по крайней мере, 
1269-1270 гг. проводит в окружении Монфоров. Пятнадцатью годами позднее он 
появляется в качестве секретаря Гийома де Боже. Он, разумеется, не брат ордена, 
но лицо доверенное и сотрудник магистра. Хронист знал арабский, именно он 
переводил на этот язык письма для Боже и составлял послания в адрес мусульман. 
Его функции могут быть отождествлены с функциями сарацинского писца, преданного 
особе магистра, и он сообщает ценные подробности о роли тамплиеров в течение 
последних двадцат