г 
наложить печать молчания на все их протесты? Подчиниться призывам Церкви, 
надеясь на отпущение грехов и освобождение? И вновь они избрали покорность. 
      Впрочем, возможно, роковая роль Ногаре и Плезиана по отношению к ним 
полностью и не проявилась бы, предложи канцлер компромисс: пусть великие бальи 
подтверждают свои признания; пусть кардиналы даруют им отпущение грехов и 
ходатайствуют перед королем об их прощении. Ногаре и Плезиан в этих условиях 
выступили бы гарантами королевского милосердия; кардиналы приняли бы это 
решение с облегчением; магистр и его соратники, видя, как тронуты кардиналы, 
уступили бы - чему послужит мужество "упорствующих", если их протесты канут в 
небытие? Конечно, предварительные обсуждения были, так как трое кардиналов, 
прибывших в Шинон 14 августа, начали официальные допросы только в четверг 17 
августа, заставив предстать перед судом командора Кипра. Он сознался по двум 
статьям - отречение и плевки на крест; затем последовал командор Нормандии 
Жоффруа де Шарне, который молча отрекся от большей части своих признаний, 
оставив только признание в отречении. Жоффруа де Гонвиль, командор Аквитании, 
сопротивлялся в течение дня и пытался оправдаться полностью. Гуго де Перо был 
вызван в воскресенье утром, а Жак де Моле вечером; оба попросили дать им время 
на размышление до следующего дня, но в понедельник Перо повторил свое признание 
в первоначальной форме, и Моле поступил так же. 
      Кардиналы составили донесения 20 августа, после восьмидневного 
пребывания; они похвалили покорность магистра, генерального смотрителя и 
командора Кипра, что дает возможность предположить, что два других командора 
обнаружили большую решительность; на самом деле от них добились лишь 
полупризнания. Экземпляр отчета, подписанный "Г. и Г." (Гийом де Ногаре и Гийом 
де Плезиан), был доставлен Жаном Жанвилем королю, и кардиналы присоединились к 
Курии, где Папа незамедлительно обнародовал буллу "Faciens misericordiam". 
[548] 
      Этой буллой учреждалась комиссия, возглавляемая архиепископом Нарбоннским,
 для сбора свидетельств обвинения или оправдания ордена Храма, рассматриваемого 
по существу как монашеский, и для подготовки процесса (уже не процесса над 
отдельными тамплиерами); рассмотрение должно было состояться на Соборе во 
Вьенне в октябре 1310 г. Таким образом, Климент предоставлял последний шанс 
обвиняемым заставить себя услышать, но подавая одну руку, он отнимал другую, 
излагая историю дела в выражениях, явно приемлемых для короля и оставлявших 
лишь немногие сомнения в виновности ордена Храма. Булла, датированная 12 
августа, была подготовлена в форме чернового наброска, когда Курия еще 
пребывала в Пуатье, а отрывок, относящийся к расследованию в Шиноне, был 
добавлен по возвращении кардиналов, но до того, как булла была окончательно 
переписана. 
      Одновременно, допуская возможность полного оправдательного приговора, 
Климент постановил, чтобы имущество ордена было предоставлено для защиты Святой 
Земли; легкость, с которой Филипп принял это решение, зачастую расценивается 
как доказательство его незаинтересованности. Но в 1308 г. в окружении Филиппа 
снова заговорили о крестовом походе и предлагали выкупить у соперничающих 
претендентов - кипрских Лузиньянов и неаполитанских Анжуйцев - их 
предполагаемые права на иерусалимскую корону, дабы в будущем создать апанаж 
[*7] для младшего сына короля Франции; впоследствии предлагали основать новый 
духовно-рыцарский орден, магистра которого всегда бы избирали из французской 
королевской семьи, передав ему нетронутое имущество тамплиеров. [549] 
      Для канцлера переговоры в Пуатье являлись полуудачей в деле Бонифация 
VIII, поскольку Папа согласился начать расследование в Авиньоне только 
следующей зимой, и почти полным успехом в деле тамплиеров. Плезиан заставил 
Климента принять перечень собранных Ногаре обвинений, бремя много более тяжкое, 
чем все, что до сих пор было сформулировано против ордена Храма; отныне папским 
уполномоченным поручалось руководить расследованием во всех христианских 
странах, где орден владел командорствами. 
      Из-за задержки, в которой обоюдно ответственны и король, и Папа, 
епархиальные комиссии начали заседать только в следующем, 1309, году. Почти год 
томились тамплиеры в застенках, многие умерли в темницах, лишенные отпущения 
грехов и церковных обрядов; другие, по собственным словам Климента, "поддались 
отчаянию и отказались от своих мнений". И если иные, чтобы получать огонь, 
свечу, более обильную пищу долгой и суровой зимой, подчинились требованиям 
тюремщиков, можно ли этому удивляться? 
      Другая булла, обнародованная 30 декабря 1308 г., во время пребывания 
Климента в Тулузе, предавала отлучению всех, "какого бы положения они ни были <.
..>, не исключая епископского преосвященства", кто помогал тамплиерам советом 
или поддержкой. Это было весьма ясное обращение к епископам, в чьих руках 
оказалась бы участь рыцарей Храма. Для Климента орден Храма стал раненым 
животным, которое не хочет умирать и которое следует добить. 
      Тот же набат для тех, кто хотел его услышать, недавно отзвучал в виде 
процесса Гишара, епископа Труа, начавшегося в августе 1308 г. [550] Гишар, 
родом из скромной семьи в окрестностях Труа, сделал карьеру в Церкви и стал 
поверенным и доверенным человеком вдовствующей королевы Наваррской Бланки 
д'Артуа и ее дочери Жанны Шампанской, супруги Филиппа Красивого; благодаря ей 
Гишар был назначен епископом Труа в 1298 г. Два года спустя его обвинили два 
доносчика - один из них был шпионом Нoгаре - в соучастии в темном деле о 
растратах доходов вдовствующей королевы; смерть последней в 1302 г. спасла 
Гишара от преследований, и он вернул королеве Франции сорок тысяч ливров в 
возмещение ущерба. Но Жанна Шампанская никогда не простила епископа, и ког