ой среде и у аристократии. Экспедиции, организованные ради другой цели, 
встречали лишь незначительный отклик в христианском мире, даже если речь шла об 
испанской Реконкисте, которая, по правде сказать, несколько замедлилась434. А 
недовольные жаловались на злоупотребления, порожденные проповедью крестового 
похода.
        В1274 г. в преддверии Лионского собора папа Григорий X попросил совета 
относительно крестового похода. В ответ на его просьбу было составлено 
значительное количество мемуаров. Францисканец Жильбер де Турнэ подвел итог 
наиболее распространенным упрекам в адрес крестового похода: самыми вопиющими 
примерами злоупотреблений были отказ духовенства от финансовой поддержки и 
одобрение Церковью платы за отказ от обета крестоносца435.
        Эта критика подрывала самую основу идеи крестового похода. Возникло два 
критических течения. Первое, представленное поэтами и трубадурами, можно кратко 
сформулировать следующим образом: зачем идти сражаться с сарацинами, когда дома 
так хорошо? Пейроль в своем «Радостном прощании со Святой землей» полагает, что,
 совершив паломничество в Иерусалим, он выполнил свое обет; с этого момента он 
мечтал лишь об одном — вернуться в Марсель: «Если бы я вправду побывал за морем,
 то послал бы подальше Акру и Тир, и Триполи, и воинов, тамплиеров и 
госпитальеров, и короля Жана»436. Отказавшийся от обета крестоносца в поэме 
Рютбефа еще более откровенен: «И в этой стране вполне можно почитать... Господа 
без особого ущерба... Истинно говорю, что безумен от рождения тот, кто идет на 
службу к другому, когда и здесь может почитать Бога и кормиться от своего 
наследства». Некоторые церковнослужители с пониманием относились к подобным 
настроениям. Гумберт де Роман перечисляет причины нежелания отправляться в 
крестовый поход: боязнь моря, любовь к своей стране, просто любовь437.
        Представители второго критического течения — миссионерского — возражали 
против методов крестоносного движения. Хотим ли мы обратить сарацин в 
христианскую веру? Но крестовый поход, — не лучшее средство. Миссионерская 
работа и мирная проповедь — вот что позволит достичь этой благой цели. В 1273 г.
 доминиканец из Акры, Гильом Триполийский, выступил в защиту миссионерства; он 
показал точки соприкосновения между исламом и христианством и был уверен, что 
обращение сарацин не за горами. Он враждебно относился к крестовому походу, 
критиковал св. Бернарда и порицал заморские экспедиции Людовика IX438.
        Это миролюбивое и миссионерское течение развилось в среде нищенствующих 
орденов, францисканцев и доминиканцев. Правда, постулаты этого течения во 
многом не совпадали с реальными фактами: на Святой земле как раз христиане 
переходили в ислам, а не наоборот. Ислам — очень целостная религия, враждебная 
христианству; напрасно было ожидать обращения мусульман, их следовало побеждать 
во время крестовых походов. Вместо этого миссионеры повернулись к монголам, так 
как имелись основания надеяться, что их удастся привести в лоно христианской 
религии. Следовательно, в поступке Людовика IX, который отправился в крестовый 
поход против мусульман, но послал миссионеров к монголам, нет ничего 
противоречивого, и в целом не стоит излишне преувеличивать различия между 
крестоносцем и проповедником. Даже Раймунд Лул-лий, этот апостол миссионерства, 
признавал, что в некоторых случаях крестовый поход необходим439.
        Наконец, дело дошло и до самого Господа. Тамплиер из Тира, рассказывая 
о взятии Дамьетты в 1249 г., считает, что крестоносцы могли бы захватить Каир, 
«если б на то была Божья воля. <...> Но Бог отвернулся от христиан»440. 
Провансальский трубадур Аусторк д'Орлак возлагал вину на духовенство и думал, 
что стоит принять ислам, «потому что Господь и Св Мария желают, чтобы мы были 
побеждены». Другой трубадур, Дасполь, упрекал Бога за то, что Он 
покровительствует сарацинам, потому что они одерживают вверх над христианами, и 
не ничего делает, чтобы обратить их в истинную веру441. В трагические 1260-е гг.
, когда султан Бейбарс добился самых впечатляющих успехов, тамплиер Рико 
Бономель составил «Скорбную песнь» (I`re dolors):
          
         Гнев и горечь настолько переполнили мое сердце, 
         Что я едва не убил себя, 
         И не опустил крест, который взял 
         В честь того, кто был распят на кресте; 
         Ибо ни крест, ни вера не дают мне ни помощи, ни защиты 
         От вероломных турков, проклятых Богом; 
         Напротив, после того, что видишь, кажется, 
         Что Бог желает помочь им во вред нам. 
         <...>
         Значит, безумен тот, кто ведет бой с турками, 
         Потому что Иисус Христос совсем не враждует с ними, 
         Ибо они победили и продолжают побеждать, что причиняет мне страдание, 
—
         Франки и татары, армяне и персы. 
         И здесь они каждый день берут верх над нами, 
         Ибо спит Бог, который раньше взирал на нас. 
         А Магомет напряг все свои силы 
         И послал в бой Меликадефера [Бейбарса]. 
         И, кажется, совсем не намерен отказаться от борьбы, 
         Наоборот, он поклялся и сказал совершенно открыто, 
         Что если сможет, то отныне не оставит в этой стране 
         Ни единого человека, верующего в Иисуса Христа; 
         Что, напротив, он превратит в мечети Церкви Святой Марии.
         И поскольку Ее Сын, которого это должно было бы огорчать, 
         Желает этого и способствует этому, то это должно нравиться и нам442.
         
        Советникам Филиппа Красивого, которые через сорок лет обвинили 
тамплиеров в