какихлибо доходах, 
долженствующих идти в казну курии.
      В послании первого латинского императора Балдуина к папе говорилось о 
«чудесном успехе» крестоносцев, о падении Константинополя, о беззаконии греков, 
«которые в самом Господе вызывали тошноту», о надежде в будущем совершить 
крестовый поход в Святую Землю и т.д. и ничего не говорилось об избрании 
патриарха. Когда же новый клир Св. Софии, состоявший из венецианцев, избрал в 
патриархи венецианца Фому Морозини, то папа, хотя и объявивший его избрание 
неканоническим, тем не менее вынужден был уступить и «по собственной 
инициативе» посвятил Фому в патриархи.
      Интересен также вопрос от отношении к греческому духовенству, оставшемуся 
в пределах латинского государства. Известно, что много епископов и большинство 
низшего духовенства не покинули своих мест. В данном случае папство 
придерживалось примирительной политики, разрешая назначать епископов из греков 
в епархии с исключительно греческим населением и предоставляя льготы 
относительно сохранения греческого обряда при совершении таинств. Но вместе с 
тем папские легаты появлялись на Балканском полуострове и в Малой Азии, пытаясь 
склонить представителей греческого духовенства к унии.
      В 1204 году папский легат предпринял первую попытку добиться согласия от 
греческого духовенства на признание папы главой их церкви. Переговоры проходили 
в Св. Софии в Константинополе, но успеха не имели. Весьма важную роль в 
переговорах этого времени играл Николай Месарит, впоследствии епископ Эфесский, 
личность и деятельность которого впервые понастоящему оценены А. Гейзенбергом. 
В 1205—1206 гг. переговоры продолжились. Николай из Отранто, аббат 
южноитальянского города Касоле, принимал участие в переговорах как переводчик; 
придерживаясь православных взглядов, он признавал, подобно всему клиру Южной 
Италии, примат папы и был сторонником унии. Николай из Отранто, который оставил 
немало поэм и прозаических сочинений, большинство из которых не опубликовано, 
заслуживает, как справедливо заметил А. Гейзенберг, специальной монографии. 
Позиция греческого клира стала более сложной, когда в 1206 году патриарх 
Константинопольский Иоанн Каматир умер в Болгарии, убежав туда от крестоносцев. 
С разрешения императора Генриха, греческий клир Латинской империи обратился к 
Иннокентию III за позволением избрать нового патриарха. Генрих позволил избрать 
патриарха при том условии, что тот признает главенство папы. Греки, однако, не 
хотели ни подчинения Святому Престолу, ни примирения с ним. Поэтомуто ни к 
чему не привел диспут, имевший место в том же 1206 году, когда во главе латинян 
стоял латинский патриарх Фома Морозини, а греков возглавлял Николай Месарит. 
Греки Латинской империи стали поворачиваться к Феодору Ласкарю. В 1208 году 
новый православный патриарх, Михаил Автореан, был избран в Никее. Он короновал 
Феодора Ласкаря императором Никеи. Это был великий момент не только для Никеи, 
но также и для греков Латинской империи.
      Переговоры 1214 года, проходившие в Константинополе и Малой Азии при 
участии кардинала Пелагия, его представителей и Николая Месарита, прервались 
без какоголибо результата. Николай Месарит, в это время митрополит в Эфесе с 
титулом экзарха всей Азии, был глубоко разочарован высокомерным приемом со 
стороны Пелагия в Константинополе. В смысле влияния на латинское духовенство 
Востока Иннокентий III к концу своего понтификата одержал блестящую победу: 
Латеранский собор 1215 года, признаваемый западной церковью Вселенским собором, 
признал папу главой всех восточных латинских патриархов, то есть 
Константинопольского, Иерусалимского, Антиохийского, которые с этих пор 
находились в полном подчинении Святому Престолу.
      Однако Иннокентий III был совершенно разочарован в своих надеждах, что 
Константинополь двинется в обещанный крестовый поход. Светские, политические и 
международные интересы настолько поглотили Латинскую империю, что государи ее 
совершенно оставили план похода в Святую Землю, так что Иннокентий III стал 
стремиться к проведению нового крестового похода из Европы уже не через 
Константинополь.
      Надежды папы не были осуществлены и внешним подчинением восточной церкви 
Риму: для полной победы нужна была уния религиозная, подчинение духовное. А 
последнего ни Иннокентий III, ни его преемники добиться не могли.
      Никейская империя имела своего греческого православного патриарха, 
который, имея местопребывание в Никее, продолжал носить титул патриарха 
Константинопольского. Но сами никейцы смотрели на перенесенный к ним патриарший 
престол, по словам современника, как на «чужой и присоединенный», который, как 
они надеялись, будет со временем возвращен в Константинополь, на свое настоящее 
место, Иннокентий III не признавал в первом никейском государе Феодоре I 
Ласкаре ни императора, ни даже деспота, называя его в своем послании просто 
«благородным мужем Феодором Ласкарем» (nobili viro Theodoro Lascari). B этом 
ответном послании Ласкарю папа, не оправдывая лично насилий крестоносцев при 
взятии Константинополя, тем не менее ссылается на то, что латиняне явились 
орудием Провидения в деле наказания греков за их отрицание главенства Римской 
церкви и что единственно правильным с их стороны было бы теперь вполне 
подчиниться римскому престолу и латинскому императору. Это папское увещание 
успехом не увенчалось.
      Весь интерес церковных отношений в Никейской империи сводится к ряду 
попыток в форме собеседований или переписки найти пути сближения между обеими 
церквями. В самой Никейской империи были люди, например, митрополит Эфесский 
Николай Месарит, которые склонялись к сближению и соглашению с Римской церковью,
 однако греческое население никогда не было ск