ласть. 
Тяжба затянулась, и боги обратились к Зевсу. Но тот не пожелал брать на себя 
ответственность и переложил ее на плечи основателя Афин - царя Кекропа.
Настал день суда. Зевс постановил: власть будет принадлежать тому, кто 
принесет более ценный дар стране.
И тогда Посейдон, подняв трезубец, ударил им в гранитную скалу. Она 
раскололась, и оттуда хлынула вода.
"Отныне здесь вечно будет бить источник", - гордо произнес бог, уверенный, 
что ничего лучшего для города придумать нельзя.
Подняла копье Афина и вонзила его в землю. И тотчас же выросла 
вечнозеленая олива, усыпанная золотистыми плодами.
Кекроп был покорен. Он присудил победу мудрой дочери Зевса, обещавшей 
людям изобилие и радость.
Об этом споре греки никогда не забывали. На протяжении ряда веков они 
показывали трещину в скале - ту самую, которую оставил трезубец морского бога, 
и 
оливу, за которой тщательно следили и ухаживали. И им казалось естественным, 
что 
их город, который опекала богиня мудрости, покровительница ремесла, стал 
культурным центром тогдашнего мира, собравшим лучших поэтов, художников и 
ученых.
Жители других греческих полисов тоже считали себя избранниками богов. 
Каждый город гордился своими покровителями - будь то боги или легендарные герои,
 
от которых происходил тот или иной народ. Жертвы приносились и умершим 
гражданам: они охраняли страну, если им продолжали оказывать почет.
"Совещайтесь всегда в присутствии большинства", - советовал оракул 
мегарянам, спрашивавшим, от чего зависит благополучие их города. Большинство же 

- это, естественно, покойники. Так поняли указание Аполлона жители Мегар и 
построили здание совета на месте погребения граждан. Чтобы увеличить число 
богов-покровителей, нередко даже переносили останки героев, похороненных вдали 
от родины.
Сложнее обстояло с общегреческими богами. Как доказать, что Зевс, Гера или 
Афина, культ которых существовал во многих местах, благосклонны к какому-нибудь 

одному полису? Нередко города считали того или иного олимпийца своей 
собственностью; чужеземцам запрещалось поклоняться ему и даже входить в храм. 
Только афинянин допускался в святилище Афины-Девы - Парфенон, только аргосский 
гражданин мог войти в храм Геры.
От богов-покровителей ждали помощи, к ним обращались в минуты опасности: 
"Ты, обитающий на нашей земле, неужели ты изменишь ей и допустишь, чтобы 
погибли 
наши дома и очаги?" Но боги требовали жертв, и греки ясно осознавали, что 
отношения с небожителями должны строиться на взаимной выгоде. Фиванцы говорили 
своим божествам: "Будьте нам защитой - ведь наши интересы совпадают с вашими: 
если город процветает, он чтит богов своих. Покажите, что вы любите нас. 
Подумайте о почестях, вам воздаваемых, и жертвах, вам принесенных!"
Если город проигрывал войну, вину возлагали не только на полководцев, но и 
на богов. Считалось, что они не выполнили своего долга, и иногда доходило до 
того, что разрушали их алтари, закидывали камнями храмы.
Чтобы победить соперника, надо было, кроме всего прочего, договориться с 
его богами-покровителями. Их просили удалиться из города либо обращались с 
молитвами, чтобы они позволили взять верх над противником. Как уже 
рассказывалось, для захвата Трои понадобилось похитить из нее статую Афины. 
Иной 
выход нашли афиняне, собиравшиеся воевать с островом Эгиной, надежным и могучим 

защитником которой был сын Зевса - Эак, дед Ахилла. Понимая, что война будет 
нелегкой, они отложили исполнение своих замыслов на 30 лет и соорудили храм, 
посвященный чужому богу. Они были убеждены, что если в течение трех десятилетий 

Эак будет получать от них жертвоприношения, то он перестанет поддерживать 
эгинян 
и перейдет на сторону Афин.
Но даже охранительница городов, опекавшая столицу Аттики, не смогла 
уберечь города от многих бедствий, обрушившихся на него, начиная с конца V века 

до нашей эры. Она не спасла афинян от пожаров, разрушений и эпидемий во время 
Пелопоннесской войны; она не защитила их от натиска македонских царей; не 
пришла 
она на помощь и тогда, когда город штурмовали римские отряды под водительством 
Суллы (в 86 году до нашей эры). Лишь однажды она еще раз проявила себя, да и то 

благодаря знаменитому скульптору Фидию, отлившему ее фигуру из бронзовых щитов, 

отбитых у врага в период греко-персидских войн.
Предание гласит, что, когда орды диких кочевников ворвались в Афины, их 
вождь был настолько потрясен видом статуи, что, не тронув гор