ослания апостола 
Павла, что немыслимо и в III веке.
Рукописи, найденные в Наг Хаммади, если попытаться правильно соотнести их некой 
определенной эпохе, относятся, самое раннее, к концу X века. Многочисленные 
(иногда даже объединенные) цитаты из Священного Писания предполагали, 
разумеется, близкое знакомство авторов с его текстом. В «Евангелии Истины» 
встречаются небольшие фрагменты из платоновской «Политейи» (588—589), а в 
трактате «О душе» трижды процитирована «Одиссея» Гомера. Вряд ли Платон и Гомер 
хранились в древнехристианской библиотеке; в культурный обиход такой 
синкретический образ мышления вошел только после 1000 года.

К сожалению, исследование готской Библии Ульфилы (IV век)
[89]
не дает основания говорить о раннем возникновении христианства, пусть даже 
арианского и варварского. Считается, что «для перевода использовался в числе 
прочего и греческий текст, но все же перевод восходит к латинскому образцу» 
(Энциклопедия Майера. Т. 15). Для выходца из Каппадокии Ульфилы греческий язык 
был родным. Неужели он действительно знал латинское Евангелие? Или и эта 
знаменитая сингулярность суть творение гуманистов?
[90]

Сохранившиеся фрагменты западно-готской Библии из Италии (восточно-готских 
областей) попали в монастырь Верден на Руре, а оттуда в 1669 году через Прагу – 
в Стокгольм, где в это время бытовала теория о родстве скандинавов и готов (о 
несостоятельности этой теории см. Зее, 1970). Трудно судить, коммерческие ли, 
пропагандистские ли интересы подвигли церковь отправить бесценную реликвию в 
столь дальнее путешествие. Ясно лишь, что церковь была в крайней мере 
заинтересована в широкой презентации своего сокровища.
Даже обнаруженный в Вольфенбюттеле (1758) палимпсест с сорока стихами, и еще 
несколько фрагментов в Северной Италии (1817) – не освобождают «Серебряную 
Библию» Ульфилы от подозрения в подделке. Нагло сфальсифицированный двуязычный 
(готско-латинский) пергаментный лист из Гиссена – лучшее тому доказательство.

Нам не с чем сравнить шрифт и язык этой единственной книги вестготов. Немногие 
готские слова, вычлененные филологами из других источников, звучат по-иному, 
нежели содержащиеся в тексте Библии Ульфилы. И я не могу отделаться от мысли, 
что мы имеем дело с плодами буйной фантазии деятелей Ренессанса
[91]
.

Интересно, что находятся ученые, считающие палимпсест убедительным 
доказательством подлинности древнего текста. Давайте попытаемся разобраться в 
их странном менталитете. Их аргументы сводятся, в основном, к следующему: 
популярность пергамента как писчего материала объясняется его прочностью и 
удобством в применении. Кожу даже не дубили, достаточно было ее отскоблить. 
Иногда первичный текст смывали или соскабливали и наносили новый текст. Такой 
пергамент назывался палимпсестом. Многие палимпсесты плохо читались: так сильно 
проступал первичный текст, но заказчики все равно оставались довольны, считают 
ученые.
Почему же пергамент использовался повторно? «Конечно, выбор пергамента как 
писчего материала обуславливался практическими соображениями; приходилось иметь 
в виду высокую стоимость предприятия, ибо для записи объемного текста 
приходилось губить множество животных» (Мартин Бодмер, 1961, с. 35). Впервые 
прочитав это, я расхохотался. Потом подумал, что, возможно, Мартин Бодмер 
вегетарианец или даже веганец, питающийся исключительно растительной пищей. Но 
будь даже средневековые монахи вегетарианцами, все равно телячьих, козьих и 
овечьих шкур в то время имелось так много, что исписать их было невозможно: не 
хватило бы текстов. Я допускаю, что в тяжелое время в каком-нибудь захудалом 
монастыре мог возникнуть дефицит пергамента, но неужели технику палимпсеста 
нужно было использовать именно для записи готской Библии? И уничтожить ради 
этого некий классический текст?
Кстати, чернила и краски в ту эпоху стоили куда больше пергамента. И если 
представить себе, насколько редко писались (и переписывались) книги и какой это 
был трудоемкий процесс (длящийся порой долгие годы), то рассуждения о нехватке 
пергамента можно отмести как совершенно несостоятельные.
И все-таки находятся странно мыслящие ученые, всерьез считающие, что некий 
монах соскоблил некий античный текст, показавшийся ему языческим либо 
безнравственным, и записал поверх слово Божье. Или даже наоборот, чему тоже 
есть свидетельства: сказочное жизнеописание некоего святого было записано 
поверх очень древнего и очень важного текста отца церкви Григория Назианского 
(с. 38). Некоторые классические тексты (например, «О республике» Цицерона) 
дошли до нас только в виде палимпсеста.
И почему, кстати, палимпсесты должны были сохраняться лучше оригиналов? От 
античного текста оставалось иногда лишь несколько листов, изготовленных в этой 
оскорбительно скаредной манере и п