задумали ужасную месть: убили мать девушки, которую обвиняли в покровительстве 
встречам влюбленных и изуродовали саму виновную, отрезав ей нос. Роберту было 
суждено ненадолго пережить эту драму. 
      Рядом с роковыми женщинами находились женщины мужественные. Хватает 
примеров, когда ситуация была спасена благодаря женской храбрости. Наиболее 
известен случай с Маргаритой Прованской, женой Людовика Святого, вместе с ним 
пустившейся в его первый крестовый поход. В Дамьетте, где она родила через три 
дня, Маргарита узнала, что крестоносная армия потерпела поражение, король 
пленен, а город находится под угрозой захвата. Жу-анвиль рассказывает, что она 
действовала с рассудительностью и энергией, свойственными ей по природе1 
      "Прежде чем родить, она приказал всем покинуть ее комнату, за исключением 
восьмидесятилетнего старика рыцаря (то был ее старый доверенный человек, 
спавший возле ее кровати), она склонилась перед ним и испросила у него милости; 
и рыцарь ей в том поклялся, и она ему сказала "Я прошу вас, ради верности, 
которой вы мне обязаны, если сарацины войдут в город, отрубите мне голову 
прежде, чем они меня схватят". И рыцарь ответил: "Знайте же, что я это 
обязательно свершу, ибо уже подумывал вас убить прежде, чем они нас схватят". 
      Однако это не все. Едва оправившись от родов, королева узнала, что 
итальянские, пизанские, генуэзские и другие купцы, пришедшие вслед за 
крестоносцами, собираются покинуть Дамьетту: Город вот-вот был бы брошен на 
произвол судьбы вместе с женщинами, стариками и больными; королева собрала 
предводителей купцов в своей комнате (встреча состоялась на следующий день 
после рождения маленького Жана-Тристана) и просила их проявить к ней 
сострадание- "И если это вам не по нраву, пожалейте это маленькое дитя, лежащее 
здесь, подождите, по крайней мере, пока я не встану с постели". 
      Но она обращалась к купцам, людям рассудительным: "Что мы можем сделать? 
Ведь мы умрем от голода в этом городе!" Тогда королева предложила реквизировать,
 за ее счет, всю провизию, находящуюся в городе и начать продовольственные 
раздачи. Благодаря этому итальянцы согласились остаться. Маргарита истратила 
триста шестьдесят тысяч ливров на эту закупку и наладила пайковую раздачу 
продовольствия, что позволило удержать Дамьетту, которую позднее обменяли на 
короля и его людей. Она покинула город только непосредственно перед сдачей и 
направилась в Акру, где и нашла своего мужа: они оба вели себя достойно своему 
положению в одинаково драматической ситуации, олицетворяя идеал Рыцаря и Дамы в 
средние века. 
      Однако не все женщины латинских королевств принадлежали к "крестоносцам". 
С самого начала своей длительной авантюры франкские рыцари выказали полное 
безразличие к тому, что мы сейчас называем "расовыми проблемами", охотно беря в 
жены уроженок страны, при условии, что те были христианками или соглашались 
принять христианскую веру. К 1180 г. в Палестине проживало около пяти тысяч 
воинов, многие из которых были женаты на местных жительницах, армянках или 
сарацинках; в результате в Иерусалиме было множество полукровок, говоривших на 
арабском языке. 
      Бароны первыми подали пример, и вот тому свидетельство - Балдуин дю Бур'г,
 двоюродный брат и наследник Балдуина Булонского, став графом Эдессы, женился 
на армянской княжне Морфии, дочери Гавриила, владельца Мелитены и являлся 
безупречным мужем, хотя его отношения с семьей жены в самом начале 
ознаменовались грубоватой шуткой, достойной попасть в лучшее из фаблио. Балдуин,
 желая добиться от тестя денег для оплаты своих войск, якобы убедил того, что 
он дал людям клятву обрить бороду, ежели платеж не произойдет. Гавриил, 
ошеломленный мыслью получить безбородого зятя, не колеблясь, передал Балдуину 
требуемую сумму, попросив, однако, в будущем быть более осторожным в принесении 
клятв. 
      Балдуин дю Бург лишь последовал примеру Балдуина Булонского, который 
после смерти своей жены Годверы. женился на армянке Арде. Правда, по истечении 
некоторого времени он развелся, обвинив жену в прелюбодеянии; возможно, у него 
действительно были основания для этого, так как его экс-жена, заключенная в 
монастыре Св. Анны Иерусалимской, не замедлила бежать в Константинополь, и вела 
в этом огромном городе беззаботную жизнь до конца своих дней. Тогда Балдуин, 
принявшись разыскивать богатую невесту, решил, что графиня Аделаида, регентша 
Сицилии, чей сын Рожер II уже достиг совершеннолетия, будет ему достойной 
партией. Он испросил ее руки, на что та, без сомнения, уже смирившаяся с мыслью 
о продолжительной вдовьей жизни, сразу же согласилась. В августе 1113 г. 
Аделаида прибыла в порт Акры с необычайной пышностью, отмеченной в анналах 
королевства: сидя на ковре, вышитом из золота, на галере, нос которой был 
украшен золотом и серебром; две триремы сопровождения везли ее арабскую гвардию,
 одетую во все белое, и позади них плыли семь кораблей с имуществом графини. 
Балдуин, ожидавший на берегу, чтобы не ударить в грязь лицом, разоделся в 
золото и пурпур, равно как и рыцари его свиты; сбруя на их конях была тех же 
цветов. Несмотря на такое многообещающее начало, брак продлился недолго, ибо 
папа, извещенный о произошедшем, стал энергично протестовать, обвинив Балдуина 
Булонс-кого в двоеженстве - ведь его жена Арда еще не умерла, - и призвал его 
расстаться с графиней. Вынужденная подчиниться, Аделаида спустя четыре года 
после своего триумфального приезда отплыла в Сицилию. 
      Браки с местными уроженками также были многочисленны в истории латинской 
константинопольской империи столетие спустя. Известно, что даже Генрих, граф 
Эно, став императором, женился на дочери болгарского царя Бориля. Впоследствии 
императрицу болгарку обвинили в отравлении своего мужа, внезапно умершего в 
Салониках, когда ему еще не исполнилось и тридцати девяти лет; эта история 
вошла в греческий фольклор. Император Балдуин II превратил заключение брачных