французам — и силами предприимчивых опытных испанских навигаторов положить 
конец их разбойничьей деятельности у испанских побережий Старого и Нового Света.
 Кроме того, привлечение частных лиц привело бы к экономии государственных 
средств, а быстрые маневренные каперские флотилии могли бы действовать намного 
эффективнее, нежели королевский флот.
     В 1666 году советник одной испанской торговой палаты предложил привлечь 
для охраны американских вод фламандских приватиров. Через три года похожее 
предложение последовало от арматоров 15 Бискайского залива: судовладельцы были 
готовы отправить восемь — десять кораблей к берегам Новой Испании, однако 
взамен хотели получить право беспошлинной торговли с колониями. Им было 
отказано, так как предоставление подобных привилегий означало бы официальную 
лазейку для контрабанды в обход строго регламентируемого кодекса испанской 
торговли. Но развал океанских торговых линий и наглое хозяйничание пиратов в 
Вест-Индии заставили испанские власти пойти на смягчение существующих правил. В 
феврале 1674 года вышел указ, предоставлявший на выгодных условиях каперские 
свидетельства. Вскоре в Вест-Индии появились испанские каперские суда — 
небольшие галеры, приспособленные для плавания на мелководье, с пушкой на носу 
и четырьмя орудиями на корме, которые сразу превратились в серьезную помеху для 
пиратов и контрабандистов, особенно в заливе Кампече, побережье которого было 
известно всему миру как центр добычи и переработки драгоценного кампешевого 
дерева.
     И наконец следующий запутанный вопрос, на который также невозможно 
получить однозначный ответ, — в какой степени зависели владельцы каперских 
грамот от политической конъюнктуры. Когда речь идет о Европейском регионе с 
реально существующей в нем возможностью жестко контролировать приватирскую и 
пиратскую деятельность, то можно отметить, что правительства располагали здесь 
достаточными рычагами давления. В Англии, например, после 1588 года каперские 
свидетельства выдавались любому купцу, который привел доказательства ущерба, 
причиненного ему испанцами. Предоставлялись они только на шесть месяцев, но 
легко возобновлялись. Десятую часть добычи каперы отдавали в пользу королевы 
(или лорд-адмирала); если они отказывались платить эту «десятину», то против 
непослушных заводились уголовные дела. С восшествием же на престол Англии Якова 
I и начавшимся потеплением в отношениях с Испанией, вышел ряд указов, 
требовавших возвращения каперских грамот. Английские приватиры потеряли свою 
работу и были вынуждены либо осваивать новую профессию, либо перебираться в 
другие, более отдаленные районы, например в Средиземное море 16. Другой пример 
— Война за испанское наследство. С ее окончанием высвободились сотни приватиров,
 а последовавшая демобилизация флотов еще более расширила рынок свободных рук. 
Однако взрыва пиратства в европейских морях не последовало.
     Совсем иная ситуация возникла в отдаленных колониях, куда и перемешалась 
волна приватиров и авантюристов, порождая сложный, пестрый и многообразный 
разбойничий мир, такой, например, как береговое братство флибустьеров 
Вест-Индии. Как они зависели от перипетий европейской политики, на чьей стороне 
они сражались?
     Мир разбойников Вест-Индии был слишком сложен, пестр и многообразен, чтобы 
мог быть получен простой ответ. Примем во внимание ряд обстоятельств.
     Береговое братство, объединявшее людей, специальностью которых был морской 
разбой, являло собой многонациональное формирование. Представление о разбойнике 
вообще как о человеке, с горящими от алчности глазами рыскающем по морям в 
погоне за добычей, достаточно распространено, но подобное восприятие упрощает 
действительную картину вещей. Ошибочно думать, что пират-флибустьер был начисто 
лишен представлений о таких понятиях, как «моя отчизна», «мой король», «наши 
купцы» и т.п. Национальному происхождению в разбойничьей среде могли до поры до 
времени не придавать значения и грабить испанские колонии «единым фронтом». 
Однако и в этот период «интернациональной солидарности» нередко случались 
конфликты во внутрифлибустьерской среде, например между французами и 
англичанами.
     В 1683 году барк французского капитана Тристьяна, с экипажем из французов, 
среди которых затесались восемь — десять англичан, стоял на рейде французского 
порта Пти-Гоав. Англичанам уже давно было не по душе общество французов, и они 
отважились на смелую акцию. Когда Тристьян отправился с частью команды на берег,
 англичане устроили так, чтобы за ними последовали и другие французы, — сами же 
тем временем захватили корабль, срочно набрали экипаж из местных жителей и 
быстро ретировались, пока известие о захвате не дошло до французского 
губернатора и Тристьяна.
     Постоянные конфликты сопровождали и совместные англо-французские 
разбойничьи плавания. Яркий пример тому — экспедиция Генри Моргана в 
Пуэрто-дель-Принсипи в 1668 году, когда убийство француза англичанином 
фактически раскололо пиратское братство. Та же тенденция обнаружилась во время 
знаменитого похода буканьеров в Панаму в 1685 году. Когда пиратская флотилия 
столкнулась в Панамском заливе с испанским военным флотом и оказалась под 
угрозой уничтожения, среди запаниковавшего воинства тут же вспыхнули 
национальные распри: француз капитан Гронье отделился со своими людьми от 
главных сил и убрался восвояси, предоставив англичанам самим разбираться с 
испанцами 17.
     Когда же в конце XVII в. Франция оказалась в состоянии постоянной войны с 
Голландией и Англией, национальный вопрос стал барьером, разделившим некогда 
единое сообщество. 
     Примером может служить история, произошедшая в 1689 году, когда корабль 
англо-французской флибустьерской шайки стоял на якоре у острова Сен-Кристофер.