,  что  она
завистлива к храбрости и всегда ставит препятствия чрезвычайным  героическим
подвигам. Когда этот человек достиг уже своей цели, он вдруг  поскользнулся,
споткнулся о камень и с  грохотом  упал  лицом  вниз.  Иудеи  обернудись  и,
увидев, что он один лежит на земле, направили на него со  всех  сторон  свои
стрелы. Он привстал на колено и вначале еще защищался  с  приподнятым  перед
собой  щитом,  ранив  при  этом  многих,  приближавшихся  к  нему,  но  весь
израненный, он опустил руку и, осыпанный стрелами,  наконец,  испустил  дух.
Человек этот за храбрость свою  был  достоин,  конечно,  лучшей  доли,  хотя
предпринятое им дело было именно такого рода, что  должно  было  стоить  ему
жизни. Из его спутников трех, достигших  тоже  вершины  стены,  иудеи  убили
камнями, остальные восемь  были  унесены  ранеными  обратно  в  лагерь.  Это
произошло 3-го панема.

     7. Спустя два дня двадцать солдат из среды  стоявшей  на  валах  стражи
сговорились между собой, привлекая к себе  еще  знаменосца  пятого  легиона,
двух человек из конных отрядов и одното трубача, и в  9-м  часу  ночи  тайно
проникли через развалины в Антонию, убили спавшую передовую  стражу,  заняли
стенуи велели трубачу  дать  сигнал.  Пробужденные  этим  внезапным  трубным
звуком, остальные стражники бросились бежать,  не  успевши  различить  число
взобравшихся  на  стену.  Страх  и  сигнал  трубы  возбудили  в  них  ложное
подозрение, что неприятель всей массой проник в  цитадель.  Между  тем  Тит,
едва только раздался сигнал, скомандовал к оружию и во главе отборной  части
войска, вместе с предводителями, первый взошел в замок. Так как иудеи бежали
в храм, то римляне устремились за ними по подземному ходу, прорытому  прежде
Иоанном к римским валам. Мятежники, хотя бы ли разделены на два  лагеря  под
начальством Иоанна и Симона, дружно бросились навстречу римлянам, сражаясь с
необыкновенным напряжением сил и удивительным воодушевлением, ибо они хорошо
сознавали, что с  завоеванием  святилища  город  должен  пасть.  Римляне  же
усматривали  в  занятии  храма  начало  победы.  Таким  образом,  в  воротах
завязался  ожесточенный  бой:  римляне  хотели  вторгнуться  внутрь,   чтобы
овладеть и храмом, иудеи же старались оттеснить их к Антонии. Стрелы и копья
тех и других были бесполезны, они  нападали  друг  на  друга  с  обнаженными
мечами. В пылу битвы  нельзя  было  разобрать,  на  чьей  стороне  каждый  в
отдельности сражается, так как  солдаты  стояли  густой  толпой,  смешавшись
между собой в общей свалке, а из-за  общего  гула  ухо  не  могло  различать
отдельных кликов. На обеих сторонах лилось много крови, борцы растаптывали и
тела, и вооружение павших. Смотря по тому,  на  чьей  стороне  был  перевес,
раздавался то победный крик наступавших, то вопль отступавших.  Но  не  было
места ни для бегства,  ни  для  преследования  -  беспорядочный  бой  шел  с
переменным успехом. Стоявшие впереди должны были  или  убивать,  или  давать
себя убить, ибо бегство было немыслимо из-за  стоявших  в  следуюпщх  рядах,
которые своих  собственных  людей  толкали  все  вперед,  не  оставляя  даже
свободного пространства между сражающимися. В конце концов  свирепая  отвага
иудеев одержала верх над военной опытностью  римлян,  и  бой,  длившийся  от
девятого часа ночи почти до седьмого часа дня, совершенно прекратился. Иудеи
сражались всей своей  массой  и  с  храбростью,  сообщенной  им  опасностью,
которая угрожала их городу, римляне же участвовали  в  битве  только  частью
своего войска, так как легионы, на которых покоилась надежда воюющих, еще не
вступали в замок. По этой  же  причине  они  на  этот  раз  довольствовались
занятием только Антонии.

     8. Когда Юлиан, центурион из Вифинии, человек небезызвестный, с которым
я во время  войны  лично  познакомился,  отличавшийся  перед  всеми  военной
опытностью, телесной силой и мужеством,  увидел,  что  римляне  отступают  и
только слабо защищаются, он выскочил из замка, где стоял возле Тита,  и  сам
один отогнал побеждавших уже иудеев до угла внугреннего храмового двора. Они
бежали всей  толпой,  так  как  его  сила  и  смелость  казались  им  чем-то
сверхъестественным. Он же мчался среди бегущей  толпы  с  одной  стороны  на
другую и убивал всякого, попадавшегося ему на пуги. Это зрелище возбуждало в
высшей степени удивление Цезаря и наполняло величайшим  страхом  других.  Но
его преследовала судьба, которой не может избегнуть  ни  один  смертный.  Он
носил, подобно прочим солдатам, обувь, густо подбитую  острыми  гвоздями,  и
вот, когда он пересекал мостовую, он поскользнулся и упал  навзничь;  громко
звякнуло его оружие и раздавшийся грохот, обращая на себя внимание бежавших,
заставил их вернуться. Римляне, увидев его с  Антонии  в  опасности,  издали
вопль отчаяния, иудеи же  окружили  его  густой  толпой  и  со  всех  сторон
направили на него свои копья и мечи. Первые удары он отражал своим  щитом  и
несколько  раз  делал  попытку  встать,  но  пересиленный  многочисленностью
нападавших, он каждый раз падал опять на землю.  Однако  и  лежа  он  многих
ранил своим мечом, ибо сразу его не могли убить: его шлем и  щит  прикрывали
все уязвимые места тела; лишь когда остальные части тела  были  изрублены  и
никто не осмелился прийти ему на помощь,  он  сдался.  Глубокое  сострадание
охватило Цезаря при виде этого доблестного героя, убитого  на  глазах  столь
многочисленных его боевых товарищей; он сам охотно поскакал  бы  к  нему  на
помощь, но местоположение сделало это для него невозможным, те  же,  которые
могли бы это сделать, были парализованы страхом. После ожесточенного боя, из
которого лишь немногие из его убийц вышли невредимыми, Юлиан  с  трудом  был
окончательно убит, оставив по себе славную  память  не  только  у  римлян  и
Цезаря, но и среди врагов своих. Иудеи, похитивши его т