По одной из версий, последний раз перед кончиной Алексея пытали двое — его отец 
и генерал Адам Вейде, доверенное лицо государя. После пытки они предложили 
Алексею выпить яду. Когда тот отказался это сделать, палачи повалили его на пол 
и зарубили топором.

По другой же версии царевича сначала пытали в течение семи (!) часов, а затем 
удушили подушками четверо офицеров под руководством императора. А на следующий 
день, 27 июня 1718 года, Петр, как ни в чем не бывало, со всей возможной 
пышностью отпраздновал девятую годовщину Полтавской битвы.

Расправившись с сыном, Петр обратил свое жадное до крови внимание на его мать, 
свою давным-давно сосланную в монастырь жену Евдокию. Ее обвинили в том, то она 
грубо нарушала монастырский устав, надевая мирское платье и принимая в своей 
келье офицера Степана Глебова. Их обоих сурово допрашивали и на предмет 
преступной половой связи, и на предмет пособничества царевичу Алексею в его 
преступном побеге за границу. Последнее было явным абсурдом, а вот в первом 
пришлось сознаться ввиду неопровержимости улик.

Но Петру этого было мало. Он требовал от мучителей из Преображенского приказа 
раскрытия громкого политического дела, связанного с заговором против державы.

Раздетого донага Глебова ставили босыми ногами на острые деревянные шипы, а на 
плечи ему клали тяжелое бревно. Шипы, естественно, вонзались в ступни мученика, 
но он ни в чем, кроме любовной связи, не признавался, а, собственно, и не в чем 
ему было признаваться, при всем возможном желании. Его истязали кнутом, после 
чего к израненному телу подносили горящие угли и терзали его раскаленными 
щипцами.

М-да, Иван Грозный тут, пожалуй, отдыхает…

А спустя несколько дней измученного пытками Глебова привезли на Красную площадь,
 заполненную жадным до зрелищ народом, посадили на кол, причем такой 
конструкции, которая обеспечивала очень медленное вхождение неструганой палки в 
тело человека, при этом не затрагивая жизненно важных органов.

Глебов мучился пятнадцать часов.

Петр, не отрываясь, наблюдал за его долгой агонией из окна утепленной кареты 
(мороз был сильный, градусов тридцать).

После этого император велел предать анафеме Степана Глебова и поминать его имя 
совместно с раскольниками, еретиками и бунтовщиками — протопопом Аввакумом, 
гетманом Мазепой и др. Что ж, весьма престижная компания…

А в Петербурге, примерно через год после этой казни, состоялась другая казнь, 
где главной героиней была фрейлина Мария Гамильтон, удушившая своего 
незаконнорожденного младенца. После жестоких пыток ее приговорили к смерти, но 
приговор довольно долго не приводили в исполнение, так как приближенные Петра и 
сама императрица настоятельно просили его о помиловании фрейлины, и он вроде бы 
склонялся к их просьбам, но в итоге утвердил смертный приговор.

Некоторые из придворных не без оснований считали, что непреклонность Петра 
объясняется достаточно просто: задушенный Марией младенец был его сыном…

14 марта 1719 года состоялась казнь.

Приговоренная до самого последнего мгновения надеялась на Императорское 
помилование. Она упала перед ним на колени, умоляя о прощении. Петр наклонился 
к ней, обнял, поцеловал и шепнул что-то на ухо, после чего Мария Гамильтон 
улыбнулась и, подойдя к плахе, с готовностью положила на нее голову, видимо, 
обнадеженная обещанием Петра помиловать ее в самый последний момент.

Петр подошел к палачу и что-то негромко ему сказал, из чего все присутствующие 
сделали вывод, что палач просто занесет топор, а затем опустит его на плаху без 
какого-либо вреда для приговоренной. Но все эти действия Петра оказались всего 
лишь гнусной забавой садиста…

Когда голова Марии Гамильтон скатилась на помост, он поднял ее и поцеловал в 
губы.



КСТАТИ:

«Чем ужаснее одежды, в которые рядится удовольствие, тем оно приятнее для нас».

Маркиз де Сад