Результатом его военной деятельности (Силезские войны, Семилетняя война 
1756—1763 гг., раздел Польши в 1772 г.) было увеличение территории Пруссии 
почти вдвое. И при этом нужно заметить одну очень важную деталь: население 
завоеванных земель не испытывало традиционных тягот оккупации. Завоеватель не 
вмешивался во внутреннюю жизнь этих территорий, так что там оставались в 
прежнем виде и органы местного самоуправления, и налоги, и язык, и народная 
культура. Иное дело — высшая власть, но это ее проблемы, которые, если честно, 
не стоят того, чтобы за них умирали миллионы людей.



КСТАТИ:

«Когда предлагают пожертвовать счастьем ради прогресса, то не понимают того, 
что в счастье как раз и заключается смысл всякого прогресса».

Гилберт Кийт Честертон



Фридрих не жалел себя на войне, сражаясь в первых рядах и деля со своими 
солдатами и опасности, и голод, и холод, за что они боготворили его, как в свое 
время Юлия Цезаря.

При этом он был совершенно непреклонен в борьбе с мародерами, отмечая при этом, 
что мародеры не имеют ни национальности, ни подданства. Они — враги 
человечества, и потому должны быть ликвидированы. Без суда и следствия, если, 
конечно, захвачены с поличным.

Не менее сурово наказывались солдаты и офицеры, проявившие комплекс «человека с 
ружьем» в ходе общения с местным населением. Фридрих строго придерживался 
принципа: «Армия воюет только с армией», поэтому у него в тылу никогда не 
возникало партизанских движений.

Конечно, жестокость оккупантов — далеко не единственная причина партизанских 
действий, но перед ней блекнут общегосударственный патриотизм, и желание 
поддержать правительство (зачастую повинное в начавшейся войне), и естественная 
ксенофобия, и многое другое.

Жестокость всегда дорого обходится в соответствии с Законом сохранения и 
превращения энергии, так что ее сомнительные удовольствия в итоге обходятся 
непомерно дорого.

Фридрих, прозванный Великим за свои военные и государственные деяния, был одним 
из очень и очень немногих монархов, не идентифицирующих себя с государством, 
для которого, если оно действительно государство, а не большой скотный двор, 
императором должен быть закон, а не император — законом.

Во время строительства нового королевского дворца, названного «Сан-Суси», 
архитекторы заявили королю, что стоящая неподалеку мельница нарушает гармонию 
пейзажа, который открывается из окон кабинета, и не мешало бы эту мельницу 
снести.

Понятно, как поступили бы в этом случае многие монархи, президенты, секретари 
обкомов (горкомов, райкомов и т.п.) а также современные главы департаментов, 
генералы, налоговики и прочие. Фридрих же вызвал к себе мельника и предложил 
ему продать его мельницу, причем на самых выгодных условиях. Мельник 
категорически оказался принять предложение короля.

— Да знаешь ли ты, — вскипел Фридрих, — что я могу взять твою паршивую мельницу 
и задаром?!

— Знаю, — невозмутимо ответил мельник, — но у нас в Берлине на то есть суд.

Это непоколебимое доверие к государству покорило Фридриха, и он отпустил 
мельника не только с миром, но и с богатыми подарками.

Красивый жест? Возможно. Но учитывая то, что лишь ничтожное количество власть 
имущих на такое способно, ценность этого жеста едва ли можно преувеличить.

Фридрих утверждал, что монарх, да и любой представитель власти, не имеет права 
быть добрым или, напротив, злым, мстительным или отходчивым, подозрительным или 
благодушным, как все прочие люди. Монарх обязан исходить из единственного 
дозволенного ему чувства — справедливости. И никаких исключений из этого 
правила.

А все прочие моральные правила — это уж как придется.

К примеру, такой эпизод походной жизни: один кавалерист был застигнут во время 
полового акта с кобылой. Стереотипно мыслящий начальник, исходя из библейских