но видит, слышит и делает только то, что соответствует приказам гипнотизера. 
Загипнотизированному можно суггестировать различные иллюзии, галлюцинации 
(когда испытуемый видит то, чего нет в действительности) и соответствующие им 
переживания. Например, что он удит рыбу, сидя на берегу реки, и забрасывает 
«удочки» в воображаемую воду. У гипнотика-сомнамбулы посредством суггестии 
можно изменить характер его реакций на первосигнальные раздражители 
(суггестировать несуществующую боль или подавить всякое восприятие боли, 
сладкое сделать кислым, соленое — сладким), заставить ходить, отвечать на 
задаваемые вопросы, выполнять те или иные действия соответственно 
суггестированной ситуации: скакать на лошади, грести, катаясь на лодке, ловить 
бабочек, загорать на солнце, собирать цветы в роскошном саду, с наслаждением 
слушать пение соловья (а в комнате тишина), ездить на велосипеде, играть на 
скрипке, отмахиваться от пчел или прогонять напавших собак и т. д.

Но если для наблюдателей все происходящее с сомнамбулом чудеса да и только, то 
для него самого это состояние весьма прозаично. Он, собственно, почти ничего и 
не узнает из того, что происходит с ним во время гипноза. Выведенный из 
гипнотического состояния, он протирает глаза, позевывает и говорит, что здорово 
спал. Кажется, видел какие-то сны… Но воспоминания о них, как правило, 
отрывочны, тусклы. Самочувствие после гипноза обычное, иногда даже лучше, чем 
раньше, и лишь изредка бывает небольшая тяжесть в голове.
Но забвение обманчиво. В этом можно убедиться с помощью той же суггестии.
«Вы вспоминаете в последовательности, до мельчайших деталей все, что 
происходило с вами на сеансе!» — этого приказа гипнотизера, даже без нового 
погружения в гипноз, достаточно, чтобы сомнамбул действительно все вспомнил и в 
мельчайших подробностях рассказал. В гипнотическом сне следы памяти продолжают 
откладываться, фиксироваться, закрывается лишь их доступ к воспоминанию, доступ 
к сознанию. Возникает какой-то заслон, очень похожий на вытеснение. Чем 
причудливее были суггестированные переживания, тем полнее вытесняются.
Суггестия может заставить сомнамбула совершенно забыть все происходящее не 
только во время сеанса, но и в любой момент жизни. Его можно заставить забыть 
своих родных, свое имя, родной язык — что угодно. Но новая суггестия легко все 
восстанавливает.
Суггестия в сомнамбулическом состоянии способна пробудить такие глубокие следы 
памяти, о существовании которых не подозревает ни гипнотизер, ни сам 
загипнотизированный. В глубоком сомнамбулизме путем суггестии можно добиться 
возрастной регрессии с поведением и речевой продукцией, соответствующими 
суггестированному, чаще детскому, возрасту. Благодаря этому можно оживить в 
памяти сомнамбула сцены из далекого прошлого, казалось, безвозвратно забытые 
(как в случае с жителем Венгрии, 35-летним шахтером Шандором Вольмаром, 
мальчиком угнанным фашистами с Украины, который с помощью гипнолога вспомнил 
свое настоящее имя и фамилию, нашел родное село и мать). Можно пробудить в 
памяти сомнамбула давно утраченные навыки и умения. Пятидесятилетняя 
женщина-сомнамбула по приказу гипнотизера танцует давно забытый танец своей 
юности. Пожилому человеку суггестируют, что ему не 6, а всего 8 лет, и он 
начинает, как маленький ребенок, говорить тонким голосом, строить домики из 
песка, писать каракули, рисовать картинки и т. д. Двадцатипятилетняя 
женщина-сомнамбула соответствующей суггестией превращается в семилетнюю 
первоклассницу и старательно выводит буквы неподдельно детским почерком, 
который был у нее в первом классе. Вот она, уже трехлетняя, говорит детским 
голоском и, сидя на голом полу, играет в песочек, в куличики.
Правда, истинное оживление эха далекого прошлого смешивается здесь с долей 
непроизвольного актерства, с некой суггестированной игрой. В этом можно 
убедиться, суггестировав двадцатипятилетней, что она столетняя старуха. 
Согнувшись, она будет еле двигаться мелкими шажками, кряхтеть, тяжело дышать… 
Это, конечно, не оживление следов прошлого, которого не было, а пробуждение и 
введение в актив представлений, которые хранятся в памяти об облике и поведении 
стариков. Самоощущение старости в этом состоянии, безусловно, есть. В 
бодрствующем состоянии, однако, такая игра невозможна, если не считать 
талантливой актерской импровизации.
Оживление таких подсознательных эхо происходит, очевидно, и в тех случаях, 
когда загипнотизированному суггестируется перевоплощение в другую личность 
(Паганини, Репин, Есенин и т. д.). Поведение его максимально соответствует тому,
 что он знает и помнит об этой личности и как ее себе представляет. Ничто не 
берется из ничего: перевоплощенное «я» образуется только из памяти. Но степень 
мобилизации памяти превосходит обычную.
В глубоком сомнамбулическом гипнозе возможно произвести расщепление личности 
гипнотиков, при котором загипнотизированные по желанию экспериментаторов живут 
двойной жизнью (за себя и за суггестированный образ). Все это подтверждает 
изложенные ранее положения о связи гипноза с бессознательным.
Особенно примечательны исследования в сомнамбулическом гипнозе с дачей 
испытуемому тех или иных несъедобных предметов: мела, ваты, угля, сырого 
картофеля, но с суггестией, что это хлеб, мясо, фрукты. Испытуемый с большим 
удовольствием начинает поедать эти предметы. Любопытно, как показали 
лабораторные исследования, проведенные еще в прошлом столетии, что желудочный 
сок и слюна выделяются у этих людей как в количественном, так и в качественном 
отношении, как на хлеб, мясо и фрукты. Словесный раздражитель, исходящий из 
гипнотизера, оказывается сильнее натурального раздражителя внешнего мира.
Насколько сильно речевое воздействие в гипнозе сомнамбулического типа на 
различные стороны жизнедеятельности человеческого организма можно показать на