сбой, повлажнели глаза. Видимо, мальчик уловил его состояние, хотя и не понял, 
чем оно вызвано. Глаза его стали большими, вопрошающе-ждущими и одновременно 
испуганными. Матвею захотелось броситься к нему, прижать вихрастую голову к 
груди и заплакать. Проглотив ком в горле, он шагнул вперед, к столу, вбирая 
глазами лицо парня, чей образ снился ему чуть ли не каждую ночь после 
возвращения из той жизни.
– Стас… – Голос дрогнул, и Матвей повторил чуть тише и с улыбкой: – Стас, если 
бы ты знал, как я ждал этой встречи…
Мальчишка сполз со стула и стоял теперь, опираясь на здоровую ногу, недоверчиво 
глядя на незнакомого дядю, явно взволнованного встречей. И тогда Матвей добавил,
 продолжая улыбаться через силу:
– А ногу твою мы вылечим. Скоро. Веришь? Я знаю одного хирурга, замечательный 
мужик! Будешь бегать и прыгать.
– Правда?! – Глаза мальчишки распахнулись еще больше, и плавилась в них такая 
боль и надежда, что сердце Матвея снова дало сбой.
Он опустился перед ним на колени, поражаясь самому себе – такого с ним никогда 
не было! – и обнял вдруг подавшееся к нему худенькое тело. Мария Денисовна 
появилась на пороге, блестя сухими глазами, и смотрела на гостя странно, с 
пониманием и верой, будто знала что-то, чего знать не могла.
Потом они пили чай на кухне, болтали о том о сем. Стас, придя в себя, 
развеселившись, отчего его худое, остренькое, серьезное лицо совершенно 
преобразилось, рассказывал им разные школьные истории. Мария Денисовна 
поделилась с гостем своими житейскими проблемами, а Матвей слушал и ощущал себя 
как дома, почти как в прежние времена. Только грызла душу память о прошедшем да 
тревога за судьбу близких людей, которым соприкосновение с 
«волкодавом»-перехватчиком грозило непредсказуемыми последствиями.
Уходя, Матвей подарил Стасу складной нож, мечту каждого двенадцатилетнего 
мальчишки, чем окончательно завоевал его сердце, истосковавшееся по вниманию и 
мужской ласке.
В Рязань Матвей выехал в начале пятого дня, взяв с собой лишь комплект одежды 
для смены и переодевания. Проехал Бронницы, Никитское, а у Андреевки пришлось 
свернуть с трассы на объездную грунтовую дорогу из-за ремонта шоссе. И тут 
Матвею впервые пришлось столкнуться с так называемым «мостовым рэкетом».
Перед мостом через небольшую речку с двух сторон были установлены шлагбаумы, и 
рослые молодцы в темно-зеленом хэбэшном обмундировании пропускали машины через 
мост только после оплаты водителями строго отмеренной таксы: один человек в 
машине (невзирая на пол, возраст и профессию) – пять тысяч рублей.
Матвей сначала не понял, почему у моста выстроилась очередь автомашин, ситуацию 
прояснил водитель впереди стоящего грузового «ЗИЛа».
– Местный рэкет. Объявили мост частным владением и берут мзду с каждого 
проезжающего. А мосту сто лет в обед, еще коммунисты строили. Куда только 
милиция смотрит?
Матвей знал, куда смотрит милиция, получавшая от государства гроши и потому не 
только научившаяся брать недостающее у бандитов, но и отрабатывать свои 
тридцать сребреников.
– Представляешь, сколько здесь проезжает машин за день? – продолжал пожилой 
шофер, зло сплюнув в пыль.
Матвей представлял.
– И ремонт шоссе – тоже их придумка, наверно, – добавил шофер, чье темное худое 
лицо явно не говорило о семейном достатке. – А если приходится мотаться 
туда-сюда сорок раз на дню?
Матвей прикинул, во что мужику обходится езда по «частному» мосту, сел в кабину.

– Пропусти-ка меня вперед, может, и не придется платить.
Подъехав к пикету – трое здоровенных лбов, вооруженных дубинками, небрежно 
регулировали движение, то опуская, то поднимая полосатый шлагбаум, – Матвей 
вылез из машины и вместо того, чтобы отдать деньги в протянутую руку, легонько 
коснулся ладони подушечками пальцев. «Таможенник» с тяжелым, набрякшим лицом 
мгновенно окосел, и Матвей тихо спросил, глядя в его побелевшие 
глазки-буравчики:
– Кто здесь командует парадом?
– Секач, – просипел парень, кивая на мордоворота у шлагбаума, разговаривающего 
по мобильному телефону с видом босса всея округи.
Покрутив головой, – надо же, и сюда пришла цивилизация в виде сотовой связи! – 
Матвей подошел к здоровяку, коснулся его шеи пальцами и сказал, подхватывая под 
руку, чтобы тот не упал:
– Снимай свои наряды и кончай эту самодеятельность. С этого дня здесь 
устанавливается свободная неэкономическая зона. Понял?
Третий «таможенник», поигрывающий дубинкой, почувствовал что-то неладное, 
двинулся к Матвею, лапая рукой что-то под курткой слева, где у него, очевидно, 
был спрятан пистолет, и Соболеву пришлось напрячься, чтобы передать ему раппорт 
на расстоянии, внушая мысль бросить эту работу к чертовой матери и наняться в 
село трактористом.
– Мне босс голову открутит, – вяло пробубнил могучий телом Секач. – Кто 
приказал снять рогатку? Менты?
– «Чистилище», – сказал Матвей, загоняя в сознание бугая страх расплаты. – 
Объясни боссу популярно, что его здоровье под ба-альшим сомнением. Командуй. – 
Соболев похлопал сомлевшего окончательно «командира поста» по плечу и сказал 
знакомому шоферу «ЗИЛа», глядевшему на него вытаращенными глазами: – Таможня 
дает «добро». Можешь теперь ездить свободно.