Матвей давно научился «акульему дыханию», еще в студенческие годы приобретя для 
этого тренажер Фролова, в нынешнее же время каждое утро по полчаса дышал «как 
акула», что вошло в норму и заряжало тело энергией чуть ли не на весь день.
В девять ему позвонил сам начальник «Смерша» и велел явиться к обеду на «объект 
номер два», что означало конспиративную квартиру, снимаемую Ивакиным. Но до 
того, как отправиться на встречу с начальством, Матвею пришлось разбираться с 
соседкой, сына которой избили местные дворовые хулиганы.
Парню досталось крепко: сломали челюсть, пробили голову, наставили 
кровоподтеков по всему телу. И все из-за того, что не дал закурить. Знал он и 
тех, кто его бил, поэтому в милицию заявлять не стал, боялся, что убьют или 
напугают мать.
Матвей узнал эту историю случайно, от соседа по лестничной площадке, пенсионера,
 зашедшего за спичками. Сначала пропустил информацию мимо ушей, а потом, 
встретив заплаканную, тихую, как мышка, седенькую, хотя и молодую еще женщину, 
пожалел вдруг, разговорился, едва не испугав соседку, привыкшую переносить горе 
и лишения самостоятельно, без мужа, и решил помочь. Побеседовал с сыном, 
которого звали Алексеем, выяснил обстоятельства драки и твердо пообещал, что 
никто никогда его больше и пальцем не тронет.
Зачинщиков драки он вычислил легко: компания с утра тусовалась возле пивного 
бара напротив дома, где жили Соболев и мать с ее незадачливым сыном. Матвей 
подошел и вежливо проговорил, обращаясь сразу ко всем:
– Привет, фраера. Запомните твердо и на всю жизнь: пить – вредно! Буянить – 
некрасиво! Задирать прохожих, а тем более избивать их – особо опасно для жизни! 
Как поняли?
Обалдевшие «фраера» с пивными кружками в руках вытаращились на незнакомца, чьи 
глаза светились ледяной синью, как небо над Северным полюсом. Наконец главарь 
шайки, широкий, как комод, чуть пониже Соболева, но шире в талии, с мощным 
животом и руками-лопатами, прохрипел:
– Бля, кажись, крыша поехала у мудака! Чума, выясни, чо ему надо, да врежь по 
еб…у!
Мосластый Чума с гривой нечесаных волос шагнул к Матвею и остановился, 
споткнувшись, поймав его отрешенно-независимый, отталкивающий взгляд.
– Эй, тебе чего надо, сопля х…ва?
«Там, где начинается свобода слова, свобода мысли заканчивается», – вспомнил 
Матвей изречение Максимилиана Волошина.
– Я знаю, что это вы вчера избили парня из двенадцатой квартиры, Алексея. Знаю 
также, что брат этого косопузого мордоворота, твоего атамана, работает в 
милиции, оттого он и не боится ничего. А хочу я одного – чтобы вы уяснили 
закон: все, что вы сделаете, вернется вам вдвойне.
Чума нерешительно обернулся к битюгу-атаману, и тот наконец понял, что ему 
угрожают. Сделал вразвалочку два шага к Соболеву, замахнулся кружкой, облив 
своих приятелей, и Матвей дружески помог ему мягко сесть на бордюр тротуара с 
выражением тупого изумления на лице.
Прохожие, опасливо обходившие пивохлебов, не заметили ни удара, ни вообще 
какого-либо движения Матвея, как, впрочем, и вся компания. Однако соображали 
любители повеселиться быстро, тем более что Матвей одновременно с усыпляющим 
касанием передал атаману и всей его пятерке кодирующий раппорт, воспринятый ими 
на подсознательном уровне, не затуманенном алкоголем в отличие от сознания. С 
этого момента их должна была коробить, угнетать одна только мысль о нанесении 
вреда мирным гражданам.
Убедившись, что мыслепередача принята компанией вполне лапидарно, Матвей 
перестал ею интересоваться и исчез – для всех медленно приходящих в себя 
«адептов пива и зрелищ». Для них он как бы перестал существовать.
В двенадцать часов дня Соболев был на квартире у Ивакина, где его ждали 
руководители военной контрразведки, полковник и генерал. Оба не услышали, как 
он вошел, и теперь с одинаковым выражением недоверия на лицах взирали на 
возникшего в комнате ганфайтера. Первым опомнился Дикой:
– Это и есть ваш агент класса «абсолют», Борис Иванович? Впечатляет, надо 
признаться. Или вы отключили сигнализацию?
– Ничего я не отключал, – встал из-за стола Ивакин. – Просто он обучен таким 
трюкам – проникать в любое помещение с любой системой охраны.
Генерал хмыкнул, тоже встал, разглядывая худощавое, спокойное, исключительно 
уравновешенное лицо Соболева. Шагнул к нему с протянутой для пожатия рукой и 
вдруг без подготовки нанес серию резких, быстрых ударов в стиле пангай-нун: 
кулак левой руки – локоть – обратное движение – хлесткий удар тыльной стороной 
ладони – ребро правой руки – локоть. Такая серия обычно приводит противника в 
растерянность, и добить его можно любым силовым тычком в одну из уязвимых точек 
тела. Однако ни один удар Валентина Анатольевича не прошел, даже не коснулся 
контрразведчика, хотя он, как казалось со стороны, не двинулся с места.
– Эффектно, – снова проговорил Дикой, с улыбкой поднимая руки вверх. – Все, 
проверка окончена. Прошу извинить, капитан. Но когда мне говорят: агент класса 
«супер» или «абсолют», – я начинаю сомневаться даже в себе. Теперь вижу, что 
Борис Иванович прав. Но все же позволю вопрос: откуда у вас иформация по «Щиту» 
и Ельшину?
– Если я скажу правду, – выдержал взгляд генерала Матвей, – вы не поверите. 
Проанализируйте данные и придете к выводу полной логичности предпосылок.
– Уже проанализировал, – вздохнул Дикой, жестом предлагая Матвею занять место 
за столом. – Но вы же понимаете, что, если мы пойдем дальше, нас просто сомнут. 
Первухин тоже замазан в этом дерьме?
– Начальник УСО – профессионал и делает то, что ему приказывают. Но с Ельшиным