стеллажами с инструментом и деталями, осталась цела и невредима.
В мастерской копался хмурый молодой парнишка, помощник Ильи, собирал мусор, 
осколки, разбитую мебель, подметал пол.
– Что здесь произошло? – тихо спросил Матвей, сжимаясь от нехорошего 
предчувствия.
Парень глянул на него исподлобья, продолжая заниматься своим делом, потом, 
видимо, вспомнил:
– Это ваш аппарат, что ли?
– «Таврия»? Мой.
– Вот ключи. – Он достал из кармана ключи от «таврии». – Можете забирать. Не 
хуже, чем у Джеймса Бонда. Движок с форсажем, дает под двести, подвеска усилена,
 бак увеличен, берет около шестидесяти, заднее и переднее стекло – бронеплекс. 
Что еще?
– Не хватает только пулеметов под капотом, – улыбнулся Матвей. – С хозяином я 
сам рассчитаюсь. Где он? Что у вас стряслось? Потолок рухнул?
Парень вытер лицо ладонью, но лишь размазал грязь. Сказал нехотя:
– Банда наехала. Милиция только перед вами убралась. А Илья в больнице, 
подстрелили его.
– Что?!
Помощник Ильи снова принялся за уборку, проигнорировав вопрос. Буркнул под нос:
– Живой он, пуля прошла бок навылет, порвала подвздошную сумку, а вторая 
застряла в ноге.
– Из автомата стреляли, что ли?
– Я слышал разговор инспектора и следователя, стреляли из какого-то «волка».
Матвей присвистнул про себя: пистолет-пулемет «волк» был последней разработкой 
завода «Арсенал», и именно утечка «волков» со склада завода и была первым 
заданием Соболева, полученным от полковника Ивакина. Как странно все 
переплетено в этом не самом лучшем из миров.
– Где он лежит?
– Увезли в Склифосовского. Только вас не пустят, он без сознания, моя сестра 
только что приехала оттуда.
– Как все это произошло?
Парень разогнулся.
– Да так – вошли и…
По его словам вырисовывалась такая картина. Давешняя команда рэкетиров, которой 
Илья дважды дал отлуп, вломилась в мастерскую в начале седьмого утра, когда там 
был лишь один Муромец: вставал он рано. Бандиты начали громить мастерскую, бить 
оборудование, машины, а когда вмешался хозяин, раскидав крутых громил, кто-то 
из них от испуга достал «пушку».
– И что по этому поводу заявила доблестная милиция?
– Да ничего, – помрачнел парень еще больше. – Дохлое, мол, дело. Я им говорю: 
они же весь квартал держат, разъезжают на «мерсах» и «маздах», их все знают…
– Ну и что?
Парень безнадежно махнул рукой:
– Все они повязаны. Если не запуганы, то куплены.
– Что ж, понятно. Бывай.
Знакомое «гудение» в голове, рождающее вспышки «ложной» памяти, заставило 
Матвея напрячься, но на сей раз воспоминание не созрело: он был слишком 
взволнован происшествием. Помучив немного мозг, Матвей сел в «таврию», 
опробовал двигатель и выехал из гаража. В клинику «Скорой помощи» 
Склифосовского он прибыл через сорок минут, ухитрившись ни разу не засветиться 
перед ГАИ, хотя мчал под сто и больше.
Илью уже прооперировали, и был он в сознании; Матвей сумел уговорить 
медперсонал, чтобы ему дали халат и пропустили в палату к раненому.
Выглядел Муромец чуть бледнее обычного, под глазами залегли тени, однако во 
взгляде его не было ни страха, ни злости, только сожаление и недоумение. Да еще 
упрямство. Увидев Матвея, он обрадовался так, что едва не опрокинул капельницу.
– Ты?! Взял аппарат? Я там его немного усовершенствовал, теперь он не хуже, чем 
у Джеймса Бонда, разве что крыльев не хватает.
– Лежи, знаю. – Матвей выгрузил из сумки пакет с яблоками и пять бутылок кефира.
 – Кто это был?
По лицу Ильи прошла тень, сжались и разжались громадные кулаки.
– Да ты их видел, команда Белого. Я до них еще доберусь, вот подлечусь только. 
Не вмешивайся в мои дела.
В голове щелкнуло: Матвей помнил фамилию Белый.
– Ты его знаешь лично?
– Знаю, что он то ли чеченец, то ли ингуш, оттуда, в общем. Но у него все 
схвачено, везде приятели, в том числе и в милиции. Вряд ли его станут ловить, 
выкрутится.
Матвей кивнул.
– Ладно, выздоравливай. Меня пустили на минуту, приеду завтра, привезу 
чего-нибудь вкусненького.
– Сигареты не забудь, а то мои отобрали.
– А можно?
Илья улыбнулся – через силу, глаза его помутнели, видимо, боль была едва 
переносимая.
Появилась медсестра, глянула на посетителя.
– Уходите, ему плохо.
Матвей еще некоторое время смотрел на беспомощное тело школьного друга и вышел. 
Уже в кабине машины почка, давно зревшая в глубинах психики, лопнула, и он