Председатель Комиссии по вопросам помилования Тимур Аркадьевич Простатов 
возвращался с литературной тусовки в ЦДЛ в благодушном настроении. Членом Союза 
писателей он не был, зато имел друзей – писателей и поэтов, любил посидеть в их 
кругу, послушать окололитературные сплетни. Особенно нравились поэмы и 
эпиграммы поэтов – Иванова-среднего и Кафта-старшего. Правда, оба не переносили 
друг друга, хотя на людях были подчеркнуто любезны и обходительны, однако в 
своих компаниях читали такие злобные пасквили друг на друга, что стали притчей 
во языцех. Тимур Аркадьевич называл их «дружбу» клиническим случаем и с 
удовольствием посещал эти странные компании, чувствуя моральное удовлетворение 
от того, что все заискивают перед ним и готовы по движению бровей сделать любую 
пакость соседу.
Доволен Тимур Аркадьевич был еще и по причине сугубо меркантильной: подельщики 
спасенного от казни председателем Комиссии авторитета московской чеченской 
общины Тукаева принесли обещанный калым – пятьдесят тысяч «зеленых», что 
позволяло семье Простатовых в полной мере отдохнуть зимой на Фарерских островах.

Грузный, седовласый, с барственным дородным лицом, Тимур Аркадьевич излучал 
доброту и долготерпение, но тем, кто знал его хорошо, были известны и такие 
черты характера председателя Комиссии, как бесцеремонность в обращении с 
подчиненными, жадность, наглость и начальственный апломб, терпеливо сносимые 
окружающими, которые зависели от слова и жеста властителя. Лебезил Тимур 
Аркадьевич только перед своими покровителями: Генеральным прокурором и первым 
вице-премьером Сосковым, которым был обязан своим возвышением и солидным местом 
в коридорах власти. Достаточно было Соскову позвонить в Комиссию и сказать: 
«Тимур Аркадьевич, там в списках на помилование под номером пять проходит 
такой-то… посмотрите, что можно сделать», – и Простатов брал под козырек и 
«смотрел», в результате чего Комиссия выносила вердикт: «Помиловать!»
Конечно, списки на помилование утверждал президент, вернее, его помощник по 
вопросам права, но, как правило, предложения Комиссии проходили этот этап без 
осложнений.
Были и другие звонки и встречи, как, скажем, с друзьями Тукаева, пообещавшими 
«отблагодарить» председателя Комиссии, если вопрос помилования будет решен. И в 
таких случаях Простатов всегда пускал в ход аргументы, позволяющие убедить 
членов Комиссии в необходимости помилования преступника, главными из которых 
были «искреннее раскаяние убийцы в содеянном», его желание «жить во благо 
народа», искупить вину «честным трудом» и гуманность как «высшее проявление 
духа народа и воли Бога», а также ходатайства депутатов Думы, также 
«убежденных» в полезности смягчения приговора. Надо признаться, последнее 
обстоятельство было решающим, но в данном случае Простатов ничем не рисковал.
«Волга», принадлежащая Простатову как депутату Госдумы, ждала его на улице 
Воровского со стороны входа в ресторан Центрального дома литераторов. 
Попрощавшись с приятелем, которого за глаза все звали «карманным писателем» 
главы правительства – за то, что тот написал за него три книги, – Простатов 
постоял у машины, вдыхая сырой прохладный воздух с редкими каплями дождя, и 
плюхнулся на переднее сиденье «волги», коротко бросив шоферу:
– Домой.
Волнения водителя, общение с которым ограничивалось лишь подобными командами, 
Тимур Аркадьевич не заметил.
На Герцена машина повернула почему-то не налево, как обычно, на Тверской 
бульвар, а, проскочив перекресток, свернула в тихий Собиновский переулок и 
въехала во дворик старого восьмиэтажного дома еще сталинской постройки, 
остановилась, уткнувшись носом в глухую кирпичную стену. Простатов очнулся, 
поглядев направо, налево, с удивлением глянул на водителя.
– Э-э, любезный, куда это вы заехали?
Но тот ничего не успел ответить. Сзади вдруг выросла черная тень прятавшегося 
там человека в маске, ткнула шофера пистолетом в спину, и тот с трясущимися 
руками молча вылез из кабины. Послышался тупой звук удара, шофер упал.
– Привет из «Чистилища», – глухо сказал Простатову человек в маске, поднимая 
ствол пистолета.
Простатов мгновенно протрезвел, но сказать ничего не успел: убийца дважды нажал 
на спуск, целясь в голову. Пистолет имел глушитель, и звуки выстрелов из кабины 
закрытой машины слышны не были.
Киллер аккуратно подобрал гильзы и бросил на грудь Тимура Аркадьевича квадратик 
белой бумаги с золотым кинжальчиком «ККК».
Дежурный по городу получил сигнал об убийстве Простатова в одиннадцать вечера. 
Через две минуты об этом узнал начальник ОРБ МУРа, через пять – начальник МУРа. 
Но когда Синельников примчался на машине Управления в Собиновский переулок, то 
уже застал там целую толпу специалистов из разных ведомств. Встретил Александра 
Викторовича расстроенный Агапов, кивнул на молчаливых мужчин, копающихся возле 
«волги» около тела убитого.
– Они приехали первыми.
Синельников обратил внимание на мающихся в сторонке розыскников МУРа, потом 
опытным глазом определил принадлежность оперативников к спецслужбам. Четверка 
молодых, уверенных в себе ребят, несомненно, принадлежала к Федеральной службе 
безопасности, точнее, к работникам Управления «Т», другой четверкой, 
осматривающей территорию дворика, командовал невысокий человек в светлом плаще, 
в котором Синельников узнал заместителя начальника ГУБО Зинченко. Но работали с 
убитым еще трое хмурых молодых людей, широкоплечих, мощных, невозмутимых, не 
обращающих никако-го внимания на представителей других контор.
– Кто это? – показал на них Синельников.