и вышли из отсека в коридор прямоугольного сечения, спиралью опоясывающий центральный ствол лаборатории. Впереди тенями скользили оперативники Эгберта, одетые в «хамелеоны». Изредка из глубины здания в коридор просачивались тихие звуки: невнятные голоса людей, размеренный пульс метронома, звериное ворчание и пересвист автоматов.
Прозрачная перегородка, дверь распахнута, на полу сидят двое в зеленоватых комбинезонах, на лицах – растерянность и любопытство.
Вторая перегородка – еще один работник лаборатории, молодой, в глазах заинтересованность. Навстречу вышла женщина с красивыми рожками спецаппаратуры на висках.
– Он в вольере пситтакозавров. Лифт на галерею отключен, все тихо.
У тупика коридора полезли вверх по лестнице. На второй площадке женщина оглянулась, сделала жест: тихо! – и указала на приоткрытую дверь.
Калашников шагнул вслед за Эгбертом и оказался в узком длинном помещении с рядом кресел. Перед креслами стена была полупрозрачна, и сквозь нее, как сквозь туман, виднелся круглый зал, поделенный переборками на шесть секторов. Один из секторов был пуст, соседний был забит непонятным непосвященному оборудованием, а остальные три представляли цепочку воспроизведения биоцикла птицеклювых ящеров – пситтакозавров: «роддом» – «ясли» – «детсад».
«Роддом» напоминал инкубатор с тремя саркофагами бактерицидных камер. «Ясли» представляли собой одну камеру с серией излучателей и аппаратурой контроля, по травяному дну которой ползали странные существа, напоминающие ощипанных попугаев величиной со страуса. В третьей секции зала, самой большой, росли древовидные папоротники, а в зарослях хвощей ворочался черный, отливающий сизой зеленью бугор с красной клювастой головой, увенчанной зеленым гребнем. Рост этого ящера достигал двух метров.
В секторе с аппаратурой работал за пультом один человек, второй, в пузырчатом скафандре, возился в «роддоме».
– Кто? – спросил Калашников.
– За пультом, – ответил Эгберт.
С минуту все наблюдали за действиями разведчика чужой цивилизации – ничем не примечательного мужчины с ежиком черных волос и слегка утомленным смуглым лицом. Это был Суннимур Кхеммат. Он протянул руку над пультом, на пальце мигнул огонек.
– Что у него на пальце? – повернулся Калашников к заместителю. – Или мне показалось?
Стена перед креслами посветлела, обстановка зала за ней стала видна лучше.
– Перстень, – пригляделся Захаров.
– Где-то я уже видел подобный… Вспомнил! Мне его показывал Нагааны, они нашли на втором Дайсоне целый клад. Точно такой же носит психоэтик Флоренс Дженнифер.
Человек в скафандре перестал возиться в «роддоме», прошел в отсек управления.
– Нельзя ли подслушать, о чем они говорят? – спросил скупой на слова куратор австралийской службы.
Ответил Захаров:
– Зал имеет электронную защиту, выключаемую только изнутри. Защита, по идее, призвана обеспечить сигнализацию при попытке прорыва наружу, но фактически она переориентирована, что, конечно, дело рук Кхеммата.
– Он что же, еще и специалист по электронике?
– По нашим данным – нет.
– Тогда у него все-таки есть сообщник. Наблюдение ничего не дало?
– Никаких зацепок, ни одной попытки связи за трое суток.
Калашников задумался. Заместитель вытер вспотевшую лысину платком, переглянулся с Эгбертом, потерявшим свой обычный спокойный вид. Напряжение, повисшее в воздухе, достигло электрического накала.
– Начинайте операцию, – сказал наконец начальник отдела. – Если все обстоит так, как я думаю…
Захаров подождал продолжения и махнул рукой инспектору:
– Пошли!
Звуки из зала не долетали на галерею, но, вероятно, на пульте прозвенел вызов.
Сосед Кхеммата дотянулся до сенсора связи, послушал, что-то сказал резиденту и встал.
– Его «вызвали к руководству», – пояснил Захаров. – Парень – кандидат биологических наук, проверен, связей с Кхемматом не имеет, кроме служебной.
Молодой человек вышел, и тотчас же в зал вошла женщина в халате, прошла в секцию управления, что-то сказала с улыбкой. Кхеммат исподлобья посмотрел на нее и вдруг, не вставая, нанес удар в лицо. Удар цели не достиг, девушка изумительно кошачьим движением увернулась, отпрыгнула к стене и вскинула «универсал». В секцию вбежали двое парней в маскировочных комбинезонах, но Суннимур Кхеммат действовал гораздо быстрее, так быстро, что иногда его движения размазывались от скорости. Он выстрелил в оперативника слева («Дерк-3», – определил Калашников машинально), ушел от выпада второго и достал-таки девушку с «универсалом», причем наблюдающим за схваткой показалось, что рука его выскочила из плечевого сустава и удлинилась на полметра!
Пульт управления внезапно выбросил изнутри клуб желтого дыма, трое оперативников попадали в тех позах, в каких застал их газ.
Эгберт уже командовал прикрытию, что-то бормотал Захаров, Калашникову пришлось повысить голос:
– Всем отходить! У него «Дерк-3» и весь неземной арсенал! В коридоре накрыть сеткой или силовым пузырем.
Они скатились по лестнице на первый этаж и успели увидеть финал операции.
Так бежать, как бежал Кхеммат по коридору, люди не могли: нога у него поднималась и выстреливалась вперед вместе с бедром, словно соединялась с тазом реечным механизмом. Была в этом неестественном беге пугающая, отвратительная стремительность механизма и паучья гибкость живого организма, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: бежал не человек!
К