ак ли? В конечном счете, если исходить из методов концепционных 
нормативов, сказать можно все, что угодно…
— Вот умора… — Он согнул туловище и захохотал, нарочито, с вызовом, 
раскачиваясь взад-вперед. — Значит, если вы не будете так на меня таращиться, 
то с концепционными нормативами ничего не выйдет? Неужели я настолько не похож 
на человека?
— Ничего подобного. Скорее, очень похожи. И если уж говорить откровенно…
— Совсем как человек, да?
— Разумеется, совсем.
— Почти неотличим…
— Да, решительно совсем как человек.
Он внезапно откинулся на спинку стула и, хлопнув в ладоши, разинул пасть так, 
что стали видны гланды. Я уже обрадовался было, что у него начался приступ 
эпилепсии, но, к сожалению, это оказалось просто приступом веселья. Он весь 
изгибался, взлаивал, как простудившаяся собака, вытирал слезы рукавом своей 
фланелевой куртки и говорил прерывающимся голосом:
— Ох, сэнсэй, умру… «Совсем как», говорите… Ей-ей, умру!.. Да ведь я же самый 
настоящий человек, сэнсэй! «Совсем как», говорите… Ну, вы меня совершенно 
убили!..
— Это что же, вы меня разыгрывали?
— А вы еще сомневаетесь?
— Ну, знаете ли, вы и фрукт, доложу я вам…
Он захохотал еще громче. Нечего сказать, лихо он со мной обошелся. Я ощутил 
жгучую горечь, словно мое сердце погрузили в крепкий рассол, но внезапно 
напряжение спало и все мне стало безразлично, и тут хохот моего гостя 
мало-помалу заразил меня. Мы хохотали дуэтом более трех минут. Он пружинисто, 
как натянутая резина, я — расслабленно.



7

Дверь вдруг без стука отворилась, и в комнату просунулось озабоченное лицо жены.

— Какого вы чаю желаете? — осведомилась она. Она силилась говорить небрежным 
тоном, но по всему было видно, что она подслушивала за дверью и исполнилась 
беспокойства. Когда мы принялись хохотать, она не выдержала и, воспользовавшись 
первым подходящим предлогом, вышла на разведку. Она открыла дверь в разгар 
идиотского ржания, и это вызвало у меня чувство протеста, но в то же время было 
приятно, что она волнуется за меня. Я понял, что обрел союзника на поле боя, и 
стал усиленно ей подмигивать, стараясь дать понять, что оснований для 
беспокойства нет, но она не понимала, и озабоченность все сильнее проступала на 
ее лице. Должно быть, нервная система гостя уловила мои сигналы. Его взгляд, 
как у теннисного судьи, несколько раз метнулся от меня к жене и обратно, затем, 
словно заметив нарушение правил, он уставился на жену и сказал:
— Чай — это превосходно… Ловлю вас на слове, мне бы чаю по-европейски… 
Европейский чай — самый обманчивый и безвредный из напитков. В отличие от 
зеленого чая или, скажем, от кофе решительно невозможно определить, дорогого он 
сорта или дешевого, если положить побольше лимона и сахара…
Только теперь я начал овладевать секретом обращения с этим человеком. Впутав 
сюда жену, я потеряю не только проценты, но и капитал. Мое подмигивание не 
достигало цели, и я стал показывать, будто отталкиваю ее ладонями, принялся 
раскачиваться и отчаянно мотать головой из стороны в сторону.
Жена, испугавшись, исчезла так же внезапно, как появилась. Тогда гость снова 
устремил взгляд на меня, яростно потер руки, словно разминая глину, и 
разразился вибрирующим смехом. Не знаю, смеялся ли он надо мною или смеялся над 
женой, приглашая меня присоединиться, во всяком случае, ничего приятного в его 
смехе не было. Голова у меня и без того была полна собственными заботами, и я 
не мог себе позволить заниматься чужими делами.
Однако до прихода женщины, звонившей по телефону, я должен был держать в узде 
свое внутреннее «я», готовое взорваться. Между тем яд, который оно выделяло, 
растекаясь по телу, сжигал меня. От нестерпимого зуда я непроизвольно 
прищелкнул языком и, чтобы замаскировать этот звук, опять натянуто хихикнул.
— Да, я — человек, — провозгласил мой гость, слегка наклоняя голову и 
демонстрируя деланную застенчивость. — В самом деле, сколько я ни хожу по 
улицам, ни разу меня не приняли за кого-нибудь еще…
— Никто и не сомневается. Глупости все это!
У него мгновенно опустились углы губ, и он зашипел торжествующим тоном:
— Ага, вот вы и признались. Значит, вы с самого начала были уверены, что я 
человек? А раз вы считали это ерундой, значит, вы с самого начала болтали мне 
что попало. Почему вы сразу не сказали мне напрямик, что марсианин не может 
быть совсем как человек?
Не зная, как поступить, я растерянно пробормотал что-то, а он с угрозой в 
голосе продолжал:
— Объясняйте, не скрывайте! Это же очень интересно. Или вы все-таки считаете, 
что марсианин может быть совсем как человек? Не верю. Это решительно невозможно,
 чтобы вы так считали. Сколько ни лгите, я все равно сорву с вас маску. Лучше 
уж сразу договоримся: вы мне не верите. Так?
— Видите ли…
— Чего там — «видите ли»… Бросьте разыгрывать невинность. Такая отъявленная 
ложь есть