что это вызвало замешательство даже у видавших виды хулиганов.
     - Снимай часы, - приказал тот же парень, по-видимому главарь.
     - Пожалуйста, - сказал я, услужливо протягивая ему свои старенькие 
потертые часы.
     Главарь задумался и долгим оценивающим взглядом окинул мою куртку. Куртка 
из потертого кожзаменителя цвета "детской неожиданности" была старой и слишком 
большой для любого из них, и, видимо, он решил экспроприировать ее скорее из 
чувства долга, чем из жадности.
     - Отдай куртку, - сказал он, и я почувствовал искреннюю радость, потому 
что боялся, что в предстоящей драке куртку могут порвать или запачкать, а 
тяжелое материальное положение моей семьи не позволяло идти на такие жертвы.
     Улыбаясь до ушей, я протянул куртку хулигану и впервые прямо взглянул ему 
в глаза.
     Этот взгляд так не вязался с созданным мной образом, что главарь 
почувствовал легкое беспокойство, и, взяв куртку, грубо и резко сказал:
     - А теперь вали отсюда. Я не сдвинулся с места.
     - Ты что, не слышал, я же сказал - вали отсюда, - заорал парень.
     - По-моему, это общественный парк, - миролюбиво сказал я. - Мне нравится 
тут гулять, а если вам неприятно мое общество, то лучше валите отсюда сами.
     На миг он оторопел от такой наглости, а потом, отбросив куртку в сторону, 
бросился на меня, целясь кулаком в лицо. Отведя облачным движением его руку, я 
скользящим движением пальцев хлестанул его по глазам, и моя ступня врезалась 
ему в пах. С диким воплем он согнулся от боли, а я, прихватив его за волосы, 
добавил завершающий удар коленом в лицо. Когда его дружки опомнились и 
бросились на меня, с ним уже все было кончено. Минуты спустя я, перешагивая 
через бесчувственные тела, подобрал свою куртку, вынул из кармана главаря 
бумажник и часы и с легким чувством вины продолжил прогулку по аллеям ночного 
парка.
     Однажды я спросил у Учителя, существует ли какая-либо специальная техника 
для того, чтобы распознавать жажды людей.
     - Ты должен уметь наблюдать и знать, какими бывают жажды и как они 
проявляются, - сказал Ли. - Но для начинающих есть одна уловка, которая 
облегчает им задачу наблюдения. Изучая человека, ты должен направлять свой 
взгляд чуть-чуть в сторону от его головы, таким образом, чтобы он всегда 
оставался в области твоего бокового зрения. Это позволит тебе сохранить 
отрешенность и избежать вовлечения в эмоциональные порывы собеседника, когда 
например, на улыбку ты отвечаешь улыбкой или на агрессию отвечаешь внутренней 
агрессией. Но по мере приобретения опыта, необходимость в отрешенном наблюдении 
отпадает, и ты научишься, сохраняя отрешенность, одновременно чувствовать то же 
самое, что и собеседник, вплоть до того, чтобы в некоторые моменты испытывать 
те же самые жажды и влечения, что и объект твоего наблюдения.
     Упражнения по выявлению жажд мне полюбились, и я в любых ситуациях - на 
улице, в институте, на вечеринках наблюдал за самыми разными людьми, пытаясь по 
их поведению разгадать движущие силы их психики.
     Очень ярко проявлялись некоторые черты жажд на занятиях физкультурой. По 
манере движения, по отношению к выполняемым упражнениям сразу можно было 
определить жажды доминирования и подчинения. Движения "господина" были сильными 
и уверенными, он получал удовольствие от мышечного напряжения и связанного с 
ним агрессивного возбуждения.
     "Слуги" были более мягкими и осторожными в своих движениях и внутренних 
проявлениях. Кто-то все делал педантично и по правилам, другие старались по 
мере сил сачкануть и демонстрировали полную расхлябанность и безразличие.
     Наблюдения за людьми сделали мое отношение к их поступкам гораздо более 
мягким. Я понял, что люди, не способные контролировать свои жажды, так же не 
способны адекватно реагировать на ситуации, и то зло, которое они вольно или 
невольно причиняют другим, скорее их беда, чем преступление против окружающих. 
Отсутствие самой элементарной логики во многих человеческих поступках в свете 
теории жажд стало оправданным и понятным. К сожалению, то же самое понимание 
лишило романтического ореола кумиров моего детства и многих героев так 
нравившихся мне когда-то приключенческих книг. Теперь для меня путешествия в 
лабиринтах скрытых мотивов человеческого поведения стало гораздо более 
увлекательным, чем приключенческие романы. Поскольку практика всегда интереснее 
и увлекательнее, чем любые теоретические рассуждения, я расскажу о двух моих 
знакомых с довольно яркими проявлениями жажды.
     Мой ученик Гога Месиашвили, обаятельный грузин, своим маленьким ростом, 
гордым профилем и пышными усами вызывал навязчивые ассоциации с Великим Вождем 
Всех Времен и Народов. До изучения рукопашного боя Шоу-Дао он занимался 
футболом, и, как следствие, имел хорошую физическую форму и отвратительную 
растяжку.
     Через два месяца изучения облачных движений, перемещений и основных 
принципов боя, Гога отправился в одну из секций карате, и, к своему удивлению, 
в свободном спарринге легко победил сначала учеников, а потом и преподавателя. 
Это его так вдохновило, что он стал тренироваться с удвоенной энергией, время 
от времени отыскивая новые группы карате, кун-фу и прочих видов восточных 
единоборств, где всегда проделывал один и тот же трюк: он приходил на занятия и 
скромно вставал в уголке, отрабатывая элементы техники Шоу-Дао до тех пор, пока 
какой-нибудь заинтересованный абориген не подходил спросить о том, чем это он 
тут занимается.
     Гога с энтузиазмом объяснял, что это тайная и самая эффективная система 
боя, называя стиль Шоу-Дао любимым выражением "наша школа", а потом в свободном