Советскому Союзу, тем не менее он меня закодировал так, что в какой-то 
определенный момент времени, или по произнесении кодового слова, или от 
специального жеста вроде щелчка пальцами у меня перед носом, я превращусь в 
смертельно опасную машину для убийств и диверсий, которая не остановится ни 
перед чем, выполняя заложенную в нее программу. Так что мой вид, вроде бы 
миролюбивый и спокойный, на самом деле всего лишь маска, скрывающая внутри 
зомби-разрушителя.
     Когда мне рассказали о том, что я на самом деле зомби-разрушитель, я 
весело посмеялся, удивившись буйству фантазии Антона.
     Во время одной из наших последних встреч в компании друзей разговор, не 
помню по каким причинам, зашел об отравляющих веществах. Шалашин, по 
образованию химик, с увлечением что-то рассказывал о них, и я, для поддержания 
беседы, тоже упомянул несколько популярных способов отравлений, почерпнутых 
мной в литературе. В свое время Ли дал мне информацию об отравляющих веществах 
и способах их применения, но как раз этой темы он мне велел избегать в 
разговорах с посторонними, чтобы косвенным образом не причинить кому-либо вред 
этой информацией.
     Несколько дней спустя Шалашин выдал очередную великолепную идею о том, что 
я, рассказывая о способах отравления делал это намеренно, чтобы вынудить одного 
из присутствующих там людей отравить Антона, забрать у него его деньги и отдать 
их мне. Услышав эту гениальную версию моих предполагаемых коварных намерений, я 
вообще перестал встречаться с Шалашиным, чтобы еще больше не возбуждать его ум.
     В течение нескольких последующих месяцев Шалашин баловал наших общих 
знакомых идеями не менее экзотическими, иногда даже подкрепленными 
галлюцинациями. Хотя эти идеи были так же далеки от реальности, как розовые 
слоны от здания Пентагона, они давали Антону то количество волнующих 
впечатлений, которое позволяло его психике работать в привычном для него ритме 
- много заниматься интеллектуальными рассуждениями и изысканиями, бороться, 
преодолевая трудности, а также страдать из-за того, что у него снова нет 
времени и возможности предаться духовной практике на лоне прекрасной 
субтропической природы.
     Я со все возрастающим интересом впитывал доходившие до меня через знакомых 
новые подробности из моей биографии, добытые Шалашиным неизвестно из какого 
источника. Таким образом я узнал, что я самый настоящий шизофреник, а также 
многие пикантные детали, подтверждающие это нарушение моей психики. В то же 
время Антон утверждал, что я - агент КГБ, не задумываясь о том, что вряд ли 
Комитет склонен давать работу шизофреникам.
     Подтверждая версию моей работы на КГБ, Шалашин утверждал, что сумел по 
знакомству купить за 150 рублей у одного сотрудника госбезопасности копию досье 
на себя самого, и что в этом досье находится несколько доносов, написанных и 
подписанных мною собственноручно. Он даже цитировал строчку, которую он якобы 
прочитал в моем доносе. Эта строчка сама по себе настолько развеселила меня, 
что я запомнил ее на всю жизнь. Звучало это так: "В состоянии наркотического 
опьянения Шалашин гонялся за сожительницей с топором." К сожалению, это была 
единственная подробность, которую он поведал о своем досье. А жаль, такая 
великолепная идея могла бы оказаться золотой жилой для новых поворотов сюжета.
     Пассивное размышление перестало удовлетворять Шалашина, и он перешел к 
активным действиям. С бодрой жизнерадостностью подростка Антон принялся играть 
в шпионов. Мой дом находился недалеко от центрального универмага, и, выходя в 
город, я почти всегда проходил мимо него. Антон, не жалея времени, тратил два с 
лишним часа на дорогу из Ялты в Симферополь и, стоя у окна универмага, ожидал, 
пока я пройду мимо, чтобы по моему поведению, походке и тому, с кем я 
встречаюсь и общаюсь, создать еще более полную картину моей 
шизофреническо-агентурной личности.
     В предыдущей книге этой серии я уже рассказывал о том, что мне 
неоднократно приходилось обнаруживать за собой слежку, Ли тренировал меня 
инстинктивно отзываться на чужое внимание и взгляд, и естественно, что, 
чувствуя, что что-то не в порядке, я оглядывался и иногда замедлял шаг, и это 
давало Шалашину новые просторы для размышлений по поводу скрытых мотивов моего 
поведения.
     Когда мне рассказали, как он следил за мной из универмага, я вначале не 
поверил, поскольку фантазии фантазиями, я встречал множество людей, которые 
придумывали невесть что просто для собственного удовольствия, но чтобы взрослый 
человек тратил время и силы на то, чтобы посмотреть из-за угла, какая у меня 
походка, это мне казалось уже перебором.
     В свои развлечения Шалашин вовлек еще одного нашего общего знакомого, 
Бориса, также интересующегося эзотерическими учениями и имеющего финансовые 
дела с Антоном. Борис был высок, красив и темноволос. Обладая темпераментом и 
наклонностями Рембо, он скучал, изготовляя кустарные поделки в окружении жены и 
троих детей, и душа его жаждала подвигов и приключений.
     Однажды меня предупредили, что в определенный день Шалашин и, возможно, 
кто-нибудь еще, будут следить за мной. Я решил, что все это домыслы, но на 
всякий случай решил проверить. Дело было на вокзале. Почувствовав слежку, я 
сделал несколько резких перемещений, потому что понимал, что преследователь, 
скорее всего, прячется за каким-либо укрытием. И действительно, за одним из 
ларьков я заметил Бориса. Несмотря на жаркий солнечный день он, в лучших 
традициях шпионских боевиков, был в темных очках и черной кожаной куртке с 
поднятым воротником. Эта попытка замаскироваться среди одетых в маечки, шорты и 
джинсы отдыхающих делала его похожим на ворону, пытающуюся сойти за свою в стае 
белых чаек, но надо отдать должное, в своем шпионском облачении он выглядел