олжна сделать, чтобы выжить и выйти из 
ситуации с наименьшими потерями, поэтому она отбрасывает все личные чувства и 
человеческие предрассудки, концентрируясь только на основной цели.

Мы миновали краеведческий музей и повернули направо, направляясь в небольшой 
сквер, расположенный перед девятой школой, в которой я когда-то учился. Учитель 
жестом предложил мне сесть на скамейку. Он удобно устроился, вытянув ноги, и, 
потянувшись, сложил руки за головой.

– Сейчас ты потренируешься доводить потребности до уровня жажды, – сказал он. – 
Начнем с жажды слуги. Чтобы облегчить себе задачу, представь, что я декан 
твоего факультета и собираюсь устроить тебе хорошую головомойку. Будем считать, 
что я декан очень чувствительный к настроениям студентов и что я ощущаю 
малейшие нюансы твоего отношения ко мне. Даже если ты станешь оправдываться и 
извиняться со скрытым внутренним сопротивлением, будь уверен, что я тебя вышибу 
из института. Так что я должен убедиться, что ты полностью находишься в моей 
власти, проявляя не только внешние признаки почтения и подчинения, но и 
наслаждаясь в душе ощущением собственной униженности и моего величия.

Учитель расправил плечи и твердым жестким взглядом уставился на меня. Его рот 
скривился в гримасе презрения и высокомерия.

Время от времени я рассказывал Ли истории о нашем декане. Он обладал суровым 
характером и питал особое пристрастие к дисциплине. Хотя я считал декана 
неплохим человеком, у меня он почему-то ассоциировался с Пиночетом. 
Сельхозинститут находился в получасе езды от города, и обучающимся в нем 
студентам предоставлялось общежитие. Декан полагал, что для улучшения 
успеваемости необходимо запретить городским студентам ночевать дома и 
отлучаться с территории института. Порядки, наведенные им в общежитии, вызывали 
некоторые ассоциации с тюрьмой. В течение дня нам запрещалось лежать или сидеть 
на кровати. Если возникало желание отдохнуть, студенты должны были пользоваться 
стульями.

Эти особенности личности декана развили во мне специфическую чувствительность к 
его присутствию, и когда интуиция предупреждала меня о возможности появления 
этого бескомпромиссного поборника дисциплины, я предпочитал ретироваться, чтобы 
не искать приключений на свою голову.

Однажды я в очередной раз совершил преступление, уснув на кровати в грязной 
одежде средь бела дня, и вдруг резкое ощущение опасности заставило меня сесть. 
Я понял, что сейчас в комнату с проверкой войдет декан. Я едва успел подняться 
и начать поправлять постель, как дверь распахнулась, и декан, суровый, как 
воплощение карающего правосудия, появился на пороге. Конечно, он устроил мне 
разнос, заподозрив, что я днем использовал кровать так, как ее можно 
использовать только ночью, но прямых доказательств у него не было, и громы и 
молнии, которые метал декан, оказались цветочками по сравнению с бурей, которая 
разразилась бы, застукай он меня лежащим на кровати.

Я встретился с Ли глазами и попытался настроить себя на внутреннее подчинение, 
но что-то во взгляде Учителя нервировало и раздражало меня, пробуждая с трудом 
подавляемую агрессию и желание ответить ему таким же высокомерным и 
презрительным взглядом. Чем больше я боролся с собой, тем меньше во мне 
оставалось покорности и желания подчиниться.

Усмешка Ли становилась все более презрительной и отвратительной, а потом он 
отвел взгляд.

– Видишь, как легко управлять тобой с помощью взгляда, – сказал он.

– Не понимаю, почему у меня ничего не получилось, – попробовал оправдаться я с 
чувством раздражающей неловкости. – Честное слово, я пытался изо всех сил.

– Я знаю, что ты пытался, – сказал Ли. – Но ты все делал неправильно. Прямой 
взгляд в глаза выражает агрессию, особенно когда он сочетается с посылом 
соответствующего мыслеобраза. Где ты видел человека, который выражает свое 
подчинение, отвечая прямым взглядом на прямой взгляд? Чем больше ты смотрел на 
меня, тем сильнее тебе передавалась моя агрессивность, и в тебе рефлекторно 
пробуждалась ответная реакция. Ты силен и уверен в себе, поэтому отвечая 
взглядом на взгляд, ты просто не можешь вызвать в себе ответной покорности. А 
теперь я покажу тебе, что такое жажда слуги. Посмотри на меня.

Ли слегка ссутулился и подался вперед. Его взгляд скользнул по моему лицу и 
опустился. Губы сложились в льстивую подобострастную улыбку, а глаза, нервно 
перемещающиеся вверх, не пересекая линии моего взгляда, а потом отводящие 
взгляд в сторону и вниз, излучали любовь и покорность, граничащие с желанием 
раствориться во мне, потерять свою личность и индивидуальность в этой 
неутолимой жажде единства.

Блуждающий взгляд Учителя, казалось, гипнотизировал меня. С одной стороны, 
жалкое выражение самоуничижения вызывало у меня легкое раздражение и отвращение,
 но, с другой стороны, ощущение безграничной любви и жажды подчинения и 
самопожертвования, вплоть до отказа от собст