рмонии, но теперь я был почти уверен, 
что однажды я постигну искусство восстановления внутреннего равновесия, и тогда 
рак станет для меня вещью не более страшной, чем вспыльчивость или лень.

Я с благодарностью посмотрел на Учителя. По выражению его лица было очевидно, 
что он прекрасно осведомлен обо всех моих внутренних переживаниях и 
трансформациях.

– Твоим преимуществом является то, что, хотя ты легко теряешь устойчивость, ты 
с такой же легкостью восстанавливаешь ее, – улыбнулся он, и в его взгляде я 
прочитал одобрение. – Когда-нибудь ты постигнешь искусство балансировать на 
спине ветра, и когда-нибудь ты поймешь, что болезнь – это дар, которым судьба 
награждает Следующего по Пути Истины, поскольку лишь отсутствие гармонии 
напоминает тебе о том, что гармония существует. Воины Жизни используют болезнь 
как упражнение, и жизнь предоставляет им множество возможностей упражняться и 
совершенствовать свое искусство существования и выживания в этом прекрасном 
мире. Если ты будешь относиться к болезни как к несчастью, которое ослабляет 
тебя и лишает тебя радостей жизни, ты так или иначе проиграешь, но если ты 
научишься воспринимать болезнь как упражнение, дающее тебе новый опыт, знания и 
силы в твоем путешествии по жизни, ты станешь и сильнее, и мудрее.

– С чего я должен начать, чтобы искоренить свои болезни? – спросил я.

– О болезнях физических мы еще поговорим, – ответил Ли. – Сейчас твоя задача – 
позаботиться о болезнях духа.

– Я сделаю все, что ты скажешь, – с готовностью откликнулся я.

– Не думай, что все так просто, – сказал Учитель. – Самая большая сложность в 
излечении болезней духа, болезней характера – это то, что ты их не замечаешь, 
или то, что ты замечаешь лишь некоторые детали, упуская из вида самое главное.

– Думаю, что я достаточно критичен по отношению к себе, – сказал я. – Я не 
стараюсь казаться лучше, чем я есть, и открыто признаю свои недостатки.

– Какие дифирамбы самому себе! – усмехнулся Учитель. – Судя по твоему 
последнему высказыванию, трудно поверить, что ты чересчур критично настроен по 
отношению к самому себе. Но это нормально для европейца. Европейцы никогда не 
видят свое истинное лицо. Они считают себя либо богами, либо улитками.

– Я не считаю себя ни богом, ни улиткой, – возразил я.

– Ты понимаешь, о чем я говорю, – отрезал Ли. – Европеец смотрится в зеркало 
своего «я» и видит себя или прекрасным принцем, или гадким утенком, который 
никогда не превратится в белоснежного лебедя.

В душе я знал, что он прав, и мне вдруг захотелось понять, кем я представляю 
себя – принцем или гадким утенком. Я вынужден был признать, что, действительно, 
иногда завышаю свои положительные качества, но бывают моменты, когда я теряю 
уверенность в себе и вижу себя скорее в черном, чем в розовом свете.

– Ты хочешь сказать, что европеец всегда видит себя или принцем, или гадким 
утенком? – спросил я. – В моем случае нельзя сказать, чтобы я склонялся к одной 
из этих крайностей.

– Так происходит всегда, – подтвердил Учитель, – но тут есть еще одна меленькая 
деталь. Ты думаешь, что европеец – это единая и неделимая личность, которая 
знает, что она собой представляет и чего она хочет. В действительности это не 
так. Личность европейца вмещает в себя множество сушностей. О существовании 
некоторых из них она догадывается, но о присутствии других она даже не отдает 
себе отчета.

– Ты хочешь сказать, что во мне живет несколько сущностей, о которых я ничего 
не знаю? – удивился я.

– Их больше, чем ты можешь себе представить, – усмехнулся Ли.

– А в тебе тоже присутствуют разные сущности? – зажигаясь энтузиазмом от новой 
неизвестной мне темы, поинтересовался я.

– Во мне тоже есть разные сущности, и ты неоднократно был свидетелем их 
проявления, но разница в том, что мои внутренние сущности осознаны, познаны, 
приручены и объединены в одно целое. Теперь они едины в своей гармонии, но в 
случае необходимости я могу выделить одну или несколько из них для того, чтобы 
они выполняли свои задачи.

– А когда я видел твои сущности? – спросил я.

– С одной из них ты познакомился, когда я впервые демонстрировал тебе технику 
прыжков, – хитро улыбнулся Учитель. – Помнится, она произвела на тебя 
неизгладимое впечатление.

«Неизгладимое» – это было еще слабо сказано. Я вс