эти упражнения доставляли мне особое удовольствие, создавая между мной и 
человеком, с которым я общался, мимолетные, но очень приятные моменты 
внутреннего взаимодействия и близкого к интимности контакта, почти никогда не 
встречающегося в деловом и формальном общении, при котором соблюдение 
внутренней дистанции производится автоматически и ощущение эмоциональной 
близости запрещено неписаным законом, генетически заложенным в человека еще с 
тех времен, когда его далекие предки выясняли друг с другом отношения по поводу 
границ их территорий или их прав и обязанностей, зависящих от положения в 
иерархической лестнице.

Это упражнение раз и навсегда излечило меня от гордости. Гордость, с точки 
зрения «Спокойных», была одним из защитных механизмов, в котором внутренняя 
неуверенность маскировалась жестким и застывшим внешним образом, сотканным из 
фиксированных способов реагирования, идей и представлений, предназначенных для 
того, чтобы четко и ясно продемонстрировать окружающим место носителя данного 
образа в обществе и заставить их уважать и признавать этот образ. Для гордого 
человека проявление покорности по отношению к тем, кто, по его мнению, стоял 
выше него, было естественным, потому что это совпадало с фиксированными идеями, 
заложенными в его образе. В то же самое время проявление покорности перед 
низшим или перед тем, кто, согласно его образу, не имел права требовать от него 
покорности, шло настолько вразрез с его представлением о себе, что гордый 
человек или предпочитал смерть унижению, или, если страх пересиливал гордость, 
невыносимо страдал от того, что образ, дающий ему уверенность в себе, 
разрушился и он лишился душевных подпорок, позволяющих ему поддерживать 
самоуважение.

– «Спокойный» отличается от обычного человека тем, – объяснил мне Учитель, – 
что он не имеет застывшего, фиксированного образа внутри себя и не нуждается в 
том, чтобы защищать этот образ в глазах других людей. Он создает те образы, 
которые ему нужны в данный момент, меняет их по собственному желанию, и 
разрушение иллюзорных образов не наносит ему душевных травм, потому что истоки 
уверенности и счастья воина жизни находятся внутри него и не зависят от 
одобрения или осуждения окружающих.

Упражняясь в создании ароматов, я сумел осознать свои фиксированные образы, 
которые я привык демонстрировать окружающим и постепенно разрушил фиксацию на 
них, став гораздо более гибким и непредсказуемым в своих внешних проявлениях.

Создание жажды слуги особенно пришлось мне по вкусу, и я начал широко применять 
ее слабую форму в общении с преподавателями, начальством и лицами, облеченными 
властью. С искренним удовольствием я демонстрировал им свое уважение и почтение,
 и в ответ получал столь же искренний эмоциональный отклик.

– Ты должен создать такой мыслеобраз, – сказал Ли, – чтобы даже в твоем слове 
«здравствуйте» звучало желание сделать человеку что-то хорошее уже самим этим 
словом, чтобы в нем звучало не подобострастие, а уважение, являющееся здоровой 
составляющей потребности в подчинении. Если ты сможешь передать свой 
положительный мыслеобраз другому человеку, то, скорее всего, в ответ ты 
получишь такой же положительный подсознательный отклик, и это краткое мгновение 
взаимного удовольствия добавит еще немного света и радости в ваши жизни.

Воспользовавшись его советом, я открыл для себя источник наслаждения, которое 
приносила людям жажда слуги.

Таким образом, одна из заповедей Шоу-Дао, которую я принял сначала лишь на 
интеллектуальном уровне, только сейчас стала частью меня на уровне 
эмоциональном, потому что без умения использовать жажду слуги, я не был 
способен ассимилировать ее в себя. Эта заповедь звучала так:


«Проявляй уважение к тем, кто достоин его, ибо в этом нет ничего постыдного; 
проявляй уважение к тем, кто жаждет его, ибо в этом нет ничего трудного; 
проявляй уважение к тем, кто недостоин его, если это тебе позволят 
обстоятельства, ибо в каждом есть что-то, достойное уважения».


Даже если раньше я пытался формально следовать этой заповеди, внешне проявляя 
уважение к тем, кто был мне неприятен, внутренне я ощущал сопротивление, и в 
моей душе оставался неприятный осадок конфликта с самим собой, поскольку мои 
стандартные фиксированные образы поведения были слишком негибкими, чтобы в 
некоторых случаях проявлять уважение без внутренней ломки образа. Когда я 
научился получать удовольствие от подчинения и произвольно вызывать и гасить 
жажду слуги, внутреннее проявление уважения к людям, которые были мне неприятны,
 перестало вызывать у меня затруднения.

В некоторых случаях я демонстрировал немного утрированную жажду слуги, создавая 
образ большого, добродушного, мягкого и даже слегка подобострастного человека. 
Плохо знающим меня людям такой образ внушал доверие, приправленное приятным 
осознанием собственного превосходства.