основанному на видении одного лишь какого-нибудь лица, не было позволено 
появиться в наших позднейших книгах. 
Но даже тогда, когда возможность ошибки вследствие действия личного уравнения 
сведена к минимуму при помощи системы тщательной проверки, все-таки остается 
очень серьезная трудность, которая присуща всякому перенесению впечатлений с 
высшего плана на низший. Это нечто аналогичное той трудности, которую 
испытывает художник, когда пытается изобразить трехмерный пейзаж на плоской 
поверхности, то есть в двух измерениях. Совершенно подобно тому, как артист 
должен долго и тщательно развивать глаз и руку, чтобы дать удовлетворительное 
изображение природы, так и ясновидящий нуждается в долгом и тщательном развитии 
для того, чтобы точно описывать на низшем плане то, что он видит на высшем; и 
возможность получить правильное описание от лица, не прошедшего этой школы, 
приблизительно равна возможности получить вполне законченный пейзаж от человека,
 который никогда не учился рисовать. 
Нужно также помнить, что самая совершенная картина в действительности 
бесконечно далеко не воспроизводит сцену, которая на ней изображена, потому что 
едва ли хоть одна единственная линия или один угол в ней — точно такие же, как 
у того предмета, с которого она списана. Это просто очень искусная попытка, с 
помощью линий и красок на плоской поверхности, произвести на одно из наших пяти 
чувств впечатление, подобное тому, которое получилось бы, если бы на самом деле 
перед нами находилась изображенная сцена. И иначе как с помощью намеков, 
понимать которые мы можем исключительно только на основании прежнего опыта 
картина нам не может передать ни шума моря, ни запаха цветов, ни вкуса плодов, 
ни мягкости или жесткости нарисованной поверхности. 
Подобного же рода затруднения, но в еще большей степени, испытывает ясновидящий,
 когда пытается описать на физическом плане то, что он видел на астральном; и 
кроме того эти затруднения еще увеличиваются тем, что вместо того, чтобы просто 
напоминать умам слушателей о представлениях, с которыми они уже знакомы, как 
это делает художник, когда изображает людей или животных, поля или деревья, — 
ему приходится пытаться с помощью очень несовершенных средств, имеющихся в его 
распоряжении, внушить им представления, которые в большинстве случаев для них 
абсолютно новы. 
Поэтому неудивительно, что как бы живы и поразительны не казались его описания 
слушателям, сам он будет постоянно сознавать их полную неудовлетворительность и 
все время чувствовать, что как бы он ни старался, он не может дать настоящее 
понятие о том, что он действительно видит. И мы должны помнить, что когда дело 
идет о передаче на наш план воспоминания, прочитанного в хронике на ментальном 
плане, — эта трудная операция передачи с высшего плана на низший делается не 
один раз, а два, так как воспоминание переносится через астральный план, 
лежащий между ментальным и физическим. Даже если исследователь настолько развил 
в себе деваканические способности, что может пользоваться ими, бодрствуя в 
своем физическом теле — все же он связан абсолютной невозможностью выразить на 
физическом языке все то, что он видит. 
Попробуйте на минуту представить себе, что называется четвертым измерением, о 
котором мы говорили выше. Нам легко думать о наших трех измерениях, представить 
себе в уме длину, ширину и высоту любого примета, и мы видим, что каждое из 
этих трех измерений выражается линией, лежащей под прямым углом к обеим линиям 
других измерений. Идея четвертого измерения допускает возможность провести 
четвертую линию, которая будет лежать под прямым углом ко всем уже существующим.
 
Но обычный ум никак не может охватить эту идею, хотя те немногие, которые 
специально изучали предмет, постепенно пришли к тому, что были в состоянии 
представить себе одну или две из простейших четырехмерных фигур. И все же 
никакие слова, употребленные на этом плане, не могут передать чужому уму образы 
этих фигур, и если какой-нибудь читатель, который не тренировался специально в 
этом направлении, сделает попытку представить себе в зрительном образе подобную 
форму, он найдет, что это совершенно невозможно. В самом деле — ясно выразить 
подобную форму в физических словах это все равно, что с точностью описать один 
какой-нибудь предмет на астральном плане. Если же мы рассматриваем хронику на 
ментальном плане, перед нами возникают еще новые трудности пятого измерения. 
Таким образом, невозможность полного объяснения этой хроники очевидна даже для 
самого поверхностного наблюдения. 
Мы назвали эту хронику памятью Логоса, но это нечто гораздо большее, чем память 
в обычном смысле слова. Хоть и невозможно вообразить себе, как эти образы 
представляются с его точки зрения, все же мы знаем, что по мере того, как мы 
поднимаемся выше и выше, мы должны приближаться к истинной памяти, мы должны 
ближе подойти к тому, чтобы видеть так, как он видит. Вот почему необыкновенно 
интересен опыт ясновидящего, когда он смотрит на эти летописи, находясь на 
буддхическом плане — высочайшем, какого может достичь его сознание, даже когда 
оно не соединено с физическим телом, пока он не дойдет до уровня Архата. 
Здесь время и пространство уже больше не ограничивают его; здесь ему уже не 
нужно, как на ментальном плане, проследить за целым рядом событий, потому что 
прошедшее, настоящее и будущее одинаково и одновременно предстают перед ним, 
хотя это и звучит для нас здесь бессмысленно. Правда, даже и этот высокий план 
бесконечно ниже сознания Логоса, но все же из того, что мы видим здесь, 
совершенно ясно, что для Логоса хроника должна быть чем-то гораздо большим, чем 
то, что мы называем памятью, потому что все то, что произошло в прошедшем, и 
все, что произойдет в будущем, происходит в настоящее время перед его взором 
совершенно так, как то, что мы называем событиями настоящего времени. 
Конечно, это кажется невероятным и глубоко непонятным нашему ограниченному