были, как правило, неграмотны, не имели даже начального образования, они 
обладали такой памятью и такой богатой фантазией, которые сейчас кажутся 
невероятными и даже феноменальными.
Ашуги не только запоминали на слух бесчисленные и часто очень длинные сказания 
и 
поэмы, но, обладая отличным слухом, путем импровизации создавали прекрасные 
произведения искусства, подбирая к ним все новые мелодии и ритмы.
Теперь это искусство утеряно, и даже во времена моей молодости молодые люди, 
обладавшие подобным даром, встречались все реже и реже.
Я имел счастье наблюдать выступления ашугов, которые в те времена были очень 
известными людьми, и их образы глубоко запечатлелись в моей памяти.
Это произошло потому, что мой отец брал меня, тогда еще совсем ребенка, на их 
состязания, на которых ашуги, приезжавшие из многих стран, таких, как Персия, 
Турция, Кавказ и даже из некоторых областей Туркестана, соревновались перед 
большим количеством зрителей в искусстве пения и импровизации.
Обычно это происходило следующим образом.
Один из участников состязания, выбранный по жребию, начинал петь, сразу 
подбирая 
мелодию и задавая своим коллегам канву выступления, которую они и подхватывали, 

импровизируя каждый на свой лад. Темы имели религиозный и философский характер, 

или вниманию слушателей предлагались подлинные старинные легенды и предания.
Звучал, как правило, турецкий язык, который был в этих местах общепринятым 
языком межнационального общения и позволял людям, говорившим на разных 
диалектах, понимать друг друга.
Такие состязания продолжались неделями и даже месяцами, завершаясь присуждением 

призов и вручением подарков благодарными зрителями, которые награждали коврами 
и 
домашним скотом наиболее отличившихся ашугов.
Я присутствовал на трех таких состязаниях, первое из которых проходило в Турции 

в городе Ван, второе в азербайджанском городе Карабах и третье - в маленьком 
городке Субатан под Карсом.
В Александрополе и Карсе, где наша семья жила во времена моего детства, отца 
часто приглашали на собрания, на которые люди, ценившие его дар, приходили, 
чтобы послушать песни и сказания в его исполнении.
Там он читал поэму или рассказывал старинную легенду, которую хотели услышать 
присутствующие.
Часто одного вечера не хватало на то, чтобы завершить повествование, и 
участники 
встречи собирались и на следующий день.
По вечерам перед воскресными и праздничными днями, когда нам не нужно было рано 

вставать, отец рассказывал детям всякие интересные истории про античных героев, 

читал стихи и неизменно заканчивал одной из сказок "Тысяча и одна ночь", 
которых 
он знал так много, что их действительно хватило на тысячу и одну ночь.
Среди самых сильных впечатлений от этих вечерних чтений, оставивших глубокий 
след в моей жизни, было одно, которое стало духовным откровением, давшим мне 
возможность постичь непостижимое.
Это впечатление, запавшее мне в душу и выкристаллизовавшееся с течением времени,
 
произвела на меня дискуссия моего отца со своим другом по поводу одной античной 

легенды.
Это случилось в то время, когда мой отец под давлением жизненных обстоятельств 
вынужден был стать профессиональным плотником.
Приятель отца часто заходил к нему в мастерскую и просиживал там ночи напролет, 

обсуждая с отцом значение античных легенд и преданий.
Другом отца был не кто иной, как настоятель Борш, человек, который должен был 
вскоре стать моим наставником, сформировать мое мировоззрение, сделать из меня 
то, чем я сейчас являюсь.
Вечером, когда эта дискуссия состоялась, я был в мастерской отца, как и мой 
дядя, который приехал навестить нас из пригорода, где располагался его 
загородный дом, окруженный садами и виноградниками.
Мы с дядей сидели в углу на куче стружек и, замерев, слушали пение отца, 
которое 
повествовало о вавилонском герое Гильгамеше, и его разъяснения этого 
произведения.
Спор возник, когда отец закончил 21-й стих этого эпоса, в котором Ут-Напишти 
рассказывает Гильгамешу историю гибели во время потопа страны Шуруппак.
После этой песни отец остановился, чтобы набить трубку, и сказал, что, по его 
мнению, легенда о Гильгамеше пришла к нам от шумеров, народа более древнего, 
чем 
вавилоняне, и, несомненно, эта легенда в качестве подлинного свидетельства 
потопа отразилась в иудейской Библии и послужила фундаментом развития