отказаться от запланированной ранее военной карьеры.
Прошло четыре года.
Однажды, будучи на Кавказе, я получил от него письмо, в котором он сообщал, что 

уже завершил свое образование и хотел бы повидаться со мной и в то же время 
посетить Кавказ, которым он давно интересовался, и спрашивал меня, когда и где 
мы могли бы встретиться.
Тем летом я жил в Сураме, зарабатывая на жизнь изготовлением гипсовых 
безделушек 
под маркой "made in Paris". В телеграмме, посланной Еким-бею, я сообщал, что с 
нетерпением жду его приезда, и через несколько дней мы встретились.
В том году Погосян, Елов и Карпенко также проводили летние месяцы вместе со 
мной 
в Сураме, и, познакомившись с ними поближе, Еким-бей вошел в нашу дружескую 
компанию.
Все лето мы прожили в Сураме, часто устраивая пешие экспедиции по окрестностям 
этого города: взбирались на вершины гор, знакомились с жителями этих мест, еще 
не подвергшихся воздействию цивилизации, и даже добрались до племени хевсуров, 
обычаи и быт которого могли бы свести с ума любого человека, увлекающегося 
этнографией.
Проведя несколько месяцев в тесном общении с нашей компанией, этот 
впечатлительный юноша заразился нашими сумасбродными идеями и вскоре точно так 
же, как и мы, производил на окружающих впечатление не совсем нормального 
человека.
В то время мы четверо - Погосян, Елов, Карпенко и я - обсуждали предложение, 
давно сделанное нам князем Юрием Любовецким, приглашавшим всех нас 
присоединиться к нему и его товарищам, отправлявшимся в пешую экспедицию от 
окрестностей Нахичевани через всю Персию до Персидского залива.
Эта дискуссия и перспективы, связанные с подобным путешествием, так сильно 
заинтересовали Еким-бея, что он попросил нас замолвить за него словечко, чтобы 
князь позволил ему участвовать в этой экспедиции. Еким-бей стал придумывать, 
как 
добиться у отца разрешения отправиться в это странствие.
Дело закончилось тем, что, уладив все свои дела, частью с помощью переписки, 
частью лично, для чего ему пришлось все же съездить домой, он в сопровождении 
нашей неунывающей компании отправился в долгий путь.
Мы выехали из Нахичевани за полночь и уже утром испытали на себе невероятное 
усердие тех двуногих обитателей нашей планеты, которые называются "пограничной 
стражей". Они в течение довольно длительного времени демонстрировали нам свою 
профессиональную проницательность и осведомленность.
Всего в этой экспедиции участвовало двадцать три человека, включая тех моих 
друзей, каждому из которых я решил посвятить отдельную главу этой книги. О трех 

из них, Погосяне, Елове и князе Любовецком, я уже написал и хочу посвятить 
данную главу доктору Еким-бею. С инженером Карпенко и археологом Скридловым вы 
встретитесь в следующих главах этой книги.
Наше путешествие до города Табриза, куда мы прибыли через несколько дней, 
прошло 
без особых приключений. Но вскоре по прибытии случилось одно происшествие, на 
котором я хочу остановиться поподробнее не только потому, что в нем принимал 
самое активное участие мой друг Еким-бей, но также из-за того, что оно 
полностью 
изменило мое мировоззрение.
Будучи в Табризе, мы услышали об одном персидском дервише, якобы 
демонстрирующем 
невероятные чудеса, что, конечно же, нас очень заинтересовало. Позже, продолжив 

наше путешествие, мы опять узнали об этом человеке от одного персидского 
священника и решили, что, хотя он живет довольно далеко от намеченного нами 
маршрута, нам следует отправиться туда и лично познакомиться с ним.
На тринадцатый день нашего утомительного путешествия, после ночлегов в хижинах 
персидских и курдских пастухов, мы наконец достигли маленького поселка, где жил 

этот дервиш, и сразу же отправились прямо к нему.
Мы застали его сидящим возле своего дома в тени деревьев и беседующим с 
пришедшими к нему людьми. Это был человек зрелого возраста, одетый в какие-то 
лохмотья. Он сидел прямо на земле, скрестив босые ноги. Его окружали молодые 
персы, как впоследствии оказалось, ученики и последователи. Подойдя, мы 
попросили благословения, и, получив его, тоже уселись на землю возле дервиша и 
вступили с ним в беседу Мы задавали вопросы - он отвечал, потом мы поменялись 
ролями.
Сперва мы встретили довольно прохладный прием, нам казалось, что собеседник не 
расположен к долгому разговору, но позже, когда он узнал, что мы преодолели 
огромное расстояние только для того, чтобы встретиться с ним, стал более 
сердечным.
Он говорил очень просто, не расцвечивая свою речь изысканными фразами, и в 
первый миг производил впечатление невежественного человека, совсем 
необразованного в европейском смысле слова.
Разговор велся на персидском языке, верее на одном из его многочисленных 
диалектов, которым в нашей компании владели всего трое: я, доктор Сары-оглы и