Этот человек остановился на ночлег в доме нашего бея, и на следующее утро слуга 

бея пришел ко мне и от имени того незнакомца предложил мне за пергамент пятьсот 

фунтов.
Должен сказать, что, оставшись в одиночестве и размышляя об этом деле, я 
приходил во все большее замешательство. Было очевидно, что этот человек 
проделал 
большой путь, чтобы добраться сюда, к тому же мне было непонятно, как он узнал 
о 
существовании этого пергамента, и наконец, был загадочен тот интерес, который 
незнакомец проявлял к этому документу. Все это убедило меня в том, что я 
обладаю 
очень ценной вещью. И хотя предложенная сумма в пятьсот фунтов, конечно же, 
соблазняла меня, я все же колебался, опасаясь уступить вещь дешевле, чем она на 

самом деле стоит. И, желая проявить осторожность, снова отказался от этой 
сделки.
Вечером незнакомец снова посетил меня, на этот раз в сопровождении самого бея, 
и 
повторил свою просьбу, предлагая мне пятьсот фунтов, на что я ответил 
категорическим отказом. Но из уважения к бею я пригласил обоих собеседников в 
дом и угостил их кофе. В ходе беседы выяснилось, что подозрительный незнакомец 
был русским князем, который интересовался античными редкостями, и так как мой 
пергамент отлично дополнил бы его богатую коллекцию, он и предлагал мне такую 
сумму, которая, по его мнению, значительно превышала реальную стоимость вещи.
Бей, заинтересовавшийся этим разговором, выразил желание посмотреть на вещицу, 
за которую предлагали такую большую сумму. Когда я принес пергамент и показал 
ему, он был очень удивлен, что какой-то свиток с непонятными надписями может 
стоить так дорого. Во время дальнейшей беседы князь внезапно спросил меня, за 
какую сумму я могу позволить ему снять копию с этого документа. Я затруднился с 

ответом на это неожиданное предложение, испугавшись, что лишился выгодного 
покупателя. Тогда он сказал, что согласен заплатить двести фунтов за снятие 
копии. Я постеснялся торговаться, так как считал, что он предлагает мне 
значительную сумму буквально ни за что. Только подумайте: я получаю двести 
фунтов, при том, что пергамент остается у меня. Конечно же, я охотно согласился.

На следующее утро, когда князь зашел ко мне, мы разложили на столе пергамент и, 

покрыв разведенным в небольшом количестве воды порошком алебастра его смазанную 

маслом поверхность, сняли копию. Тщательно завернув полученный список в кусок 
материи, князь расплатился со мной и ушел. Так что Господь по милости своей 
послал мне двести фунтов и позволил оставить у себя эту семейную реликвию".
История, рассказанная армянским священником очень заинтересовала меня, но я не 
подал и вида, и, поговорив о чем-то другом, как бы между прочим попросил 
показать мне эту вещицу, которую оценивают так дорого. Священник принес в 
церковь пергамент. Развернув его, я сначала не мог разобрать то, что на нем 
было 
изображено, но, приглядевшись получше, чуть не завопил от восторга. Господи! Я 
никогда не забуду то, что почувствовал в это мгновение. Стараясь скрыть свое 
волнение, я держал в руках древнюю карту места, которое я искал столько месяцев,
 
о котором грезил долгими бессонными ночами. Мне стоило огромных усилий 
сдерживать дрожь в руках и продолжать вести светскую беседу. Когда священник 
вновь свернул этот свиток и удалился, я, печально глядя ему вслед, пожалел, что 

не был богатым русским князем и не мог заплатить двести фунтов за снятие копии.
Но желание иметь у себя эту карту было так велико, что я решил получить копию 
любой ценой. К этому времени Погосян чувствовал себя гораздо лучше. С нашей 
помощью выходя на террасу, он часами просиживал на ней, любуясь окрестными 
видами. Я попросил его сообщить мне, когда священник надолго отлучится, и, 
тайно 
пробравшись в дом, сумел переснять все, что изображалось на пергаменте, с 
помощью полупрозрачной бумаги. Завладев этой копией, я тщательно зашил ее в 
подкладку своей одежды, горя желанием немедленно отправиться к месту, 
указанному 
на карте, и не думая больше ни о чем другом.
Некоторые назвали бы мой поступок в отношении гостеприимного армянского 
священника предосудительным, но я полагаю, что он заслуживает некоторого 
снисхождения, учитывая страсть, которая меня на него толкнула.
Я убедил Погосяна в том, что нам лучше не скупиться и купить пару лошадей 
местной породы, выезженных под седло, которые обладали очень плавной 
размашистой 
рысью, и отправиться в направлении сирийской границы. В дороге мы смогли по 
достоинству оценить характерную особенность этой породы. Пустив их во весь опор,
 
можно было держать в руке полный стакан воды и не расплескать ни капли, так 
плавно они неслись.