поздно. Прибежав в сад, он нашел там мясника над телом несчастного садовника и 
успел вырвать у него один нож, который он и имеет честь представить начальству.
И, вынув линейку, он ее серьезно и торжественно подал комиссару. Тот, конечно, 
как и все присутствующие, зная, что "се malheureux" никогда не пил, тут же 
решил, что он сошел с ума.
Тогда врач и его три приятеля выступили вперед и, прося начальника повременить 
с 
приказаниями, стали укорять агента во лжи. "К ужасному преступлению, - говорили 

они, - вы присоединяете еще худшее: клевету на невинного человека. Это вы сами 
убили садовника. Мы следили за вами, мы видели, как вы троекратно вонзили в его 

спину этот ужасный малайский нож... покайтесь лучше, сознайтесь в вашем 
преступлении... Это одно может облегчить вашу участь".
Теперь, ни комиссар, ни все увеличивающаяся толпа ровно ничего уже не понимала. 

Они сочли их одну минуту всех сумасшедшими...
Но что должен был почувствовать начальник, когда его любимый агент, упав перед 
ним на колени, громко покаялся перед всею толпой в своем ужасном преступлении. 
Комиссар, говорят, побледнел и кончил тем, что поверил. Он приказал 
"преступнику" вести себя на место убийства, что тот не колеблясь и сделал, 
повторив еще раз, что он зарыл тело под деревом и что это видел мясник, на 
которого он поэтому и пожелал свалить вину...
"Malheureux! Malheureux! (несчастный), повторял его начальник на все лады, 
когда 
врач, подойдя, объяснил ему галлюцинацию его агента. Тогда комиссар страшно 
рассердился и не поверил. Только тогда, когда, разогнав толпу, он отправился с 
несколькими полицейскими на "место преступления" и увидал, как агент, все еще 
под влиянием галлюцинации, указал ему на нетронутое место под деревом, уверяя 
его, что "вот кровь... а вот и труп" и как, затем, он выходил из себя, не 
понимая, почему другие не видят трупа, комиссар понял, что это не шутка врача, 
но что под нею кроется нечто более серьезное, нечто действительно ужасное, хотя 

он и не может еще понять, как это все случилось. Когда агента спросили, 
притворяясь, что верят ему, почему он, честный, заслуженный сержант, совершил 
такое страшное, бесполезное преступление, то он отвечал, спустя голову, что не 
знает. "Меня влекла непреодолимая сила", говорил он, - "сила, которой я был не 
в 
силах, не в состоянии противиться и которая заставляла меня думать и 
чувствовать, что я поступаю прекрасно, что так и должно быть сделано". Когда 
ему 
кто-то напомнил о старухе матери, у которой он был единственным сыном, агент 
горько заплакал, но продолжал видеть перед собою зарезанный им труп и 
равнодушно 
толкал его ногой...
Это продолжалось, пока не позвали якобы убитого садовника. Когда тот подошел к 
нему и спросил, почему он клевещет на себя, агент упал без чувств.
- Это ничего, - повторял смущенно врач, - я его сейчас повергну в новый сон и 
прикажу ему забыть все происшествия этого дня... Поверьте, от этого не 
останется 
никаких печальных последствий...
Но он ошибался. Когда агент пришел в себя, то в нем явились все признаки белой 
горячки. Он пролежал в больнице три месяца и только недавно выписался из 
больницы. Из добродушного, веселого и здорового малого, он сделался болезненным 

скелетом, пугливым, нервным и подозрительным... По словам рассказчика, барона 
дю-Г., очевидца всей этой драмы, L'impression fut telle que la mort seule 
pourrait l'effacer du cerveau du pauvre diable!
Между мщением комиссара да и всей полиции, нареканием клерикалов и архиепископа,
 
видевших в такой силе одного человека над другим козни дьявола, бедному врачу 
пришлось плохо. Он увидел себя вынужденным оставить родной город и переехать в 
Париж. Рассказывают, будто бы публикация этого происшествия была задержана 
стараниями клерикалов и полиции - pour l'honneur du corps.
Но это не помешало странной истории всплыть на свет Божий. Ее перепутали, 
изменили подробности и, стараниями заинтересованных лиц, сделали жандарма из 
полицейского агента, а из публичного сада Лилля - больничный сад в Париже. Но 
даже если бы нам пришлось довольствоваться официальным и немного сглаженным 
донесением,<<81>> то и этого было бы слишком достаточно для нашего сравнения. 
Газеты, рассуждая о происшествии и приводя много других чудес гипнотизации, 
произведенных известным врачом в Париже, под наблюдением Ж.Б. Корреа (Korrea), 
упростили рассказ. "Жандарма привели в сон, - говорят они, - и доктор 
приказывает ему (слово в слово, как показано нами) совершить преступление. 
Жандарм просыпается, схватывает линейку и прокрадывается в сад: но мы следим за 

ним из окна и видим, как он подходит к дереву" и пр. и пр... Вернувшись в 
комнату доктора, в клинике, он начинает кричать: "Арестуйте меня!.. я убийца! Я 

подлец!.. Я запятнал свою, доселе непорочную, жизнь напрасным и зверским 
убийством. Я зарезал человека!..." "Зачем же вы это сделали?" - "Не знаю: меня