тогда сделает это?
      Уил подошёл к Таши.
      — Нам надо решить, куда идти дальше. У нас ведь, времени в обрез.
      — Моя бабушка находится где-то там, — отвечал Таши. — Отец говорил мне, 
что она живёт в одном из центральных храмов.
      Я обвёл глазами громадную массу каменных строений:
      — Но у них нет физического центра, или, по крайней мере, я его не вижу.
      — Нет, мой отец имел в виду другое. Он хотел сказать, что бабушка 
находится в храме, чьи обитатели заняты решением центральных, ключевых вопросов 
эволюции человека. — Говоря это, Таши любовался храмами, высившимися вдалеке.
      — Ты видишь здесь людей гораздо лучше, чем мы, — сказал я, обращаясь к 
нему. — А не можешь ли ты поговорить с ними и спросить, куда нам лучше 
отправиться?
      — Я пытался заговорить с ними, — отвечал он, — но моя энергетика 
недостаточно сильна. Вот если бы я мог ненадолго остаться здесь...
      Не успел Таши закончить фразу, как неподалеку от нас с грохотом рухнул 
ещё один храм.
      — Нам надо уйти из зоны действия разрушительной энергии солдат, — 
произнес Уил.
      — Подождите, — сказал Таши. — Мне кажется, я что-то вижу.
      Он устремил взгляд на скопление храмов. Я посмотрел в ту же сторону, но 
ничего не увидел. Взглянув на Уила, я понял, что и он ничего не видит.
      — Ну, где же это? — спросил я Таши. 
      Но он уже зашагал по тропинке, ведущей вправо, жестом приглашая нас 
следовать за ним.
      Пройдя быстрым шагом минут двадцать, мы остановились прямо напротив храма,
 архитектура которого почти не отличалась от других храмов, за исключением того,
 что он был значительно больше, а стены были сложены из бурых каменных глыб с 
синеватым оттенком.
      Таши замер, не говоря ни слова, и устремил глаза на массивную каменную 
дверь.
      — Таши, что это? — спросил Уил. 
      Вдалеке за нашими спинами послышался грохот, словно обрушился ещё один 
храм. Таши обернулся ко мне.
      — Помните храм из вашего сна, тот самый, который вам удалось найти? Он 
ведь был синим, не так ли? Я опять взглянул на храм.
      — Да, — отвечал я. — В самом деле.
      Уил направился к двери и, обернувшись, посмотрел на нас.
      Таши кивнул, и Уил отодвинул огромную каменную плиту, служившую дверью.
      В храме было множество людей. Правда, я, как и прежде, видел лишь 
очертания их фигур. Люди постоянно двигались, проходя мимо нас, и у меня 
возникло странное чувство радости. 
      Они двигались таким образом, что мне показалось, будто все они смотрят в 
направлении центра храма. Повернувшись в ту же сторону, я увидел огромное 
«окно». 
      В нём поочередно появлялись панорамы Среднего Востока, Ватикана и Азии, 
демонстрировавшие расширение диалога между основными религиями. Мы наблюдали 
сцены, показывающие возросшую веротерпимость. 
      В христианстве, точнее, в русле католической и протестантской традиций 
пришли к пониманию, что опыт общения с Высшей реальностью и в христианстве, и в 
мистической практике восточных религий, и в иудаизме, и в исламе, в сущности, 
одинаков. 
      Просто каждая из этих религий выделяет различные аспекты мистического 
общения с Богом.
      Религии Востока особо выделяли важность очищения сознания, опыта 
просветления, чувства единения со Вселенной, освобождения своего Я и 
отрешённости от страстей. 
      Ислам на первое место ставил чувство всеединства, особенно обострённое 
при общении с другими людьми, и могущество, проявляющееся в коллективных 
действиях. 
      Иудаизм отмечал важность традиции, основанной на соединении с Богом, на 
чувстве избранности и на том, что каждый из живых ответственен за дальнейшее 
развитие духовного начала в человеке.
      Христианство на первый план выдвигало идею о том, что духовное начало 
проявляет себя в людях не только, как осознание себя частицей божества, но и 
как высшее Я, в котором мы достигаем полного раскрытия своих потенций, 
становясь более совершенными, полагаясь на Промысел в нас самих и мудрость, 
побуждающую нас действовать так, чтобы сквозь нас был виден Христос — живое 
воплощение Бога в человеке.
      В «окне», светившемся перед нами, мы наблюдали проявления этой новой 
веротерпимости и единения. В центре внимания всё больше и больше оказывалось то,
 что нас объединяет, а не то, что разобщает. 
      Отмечались возросшая готовность к решению межэтнических и религиозных 
конфликтов, улучшение контактов между главами религиозных конфессий и новое 
понимание того, насколько действенной может стать молитва, если все люди 
развернут свои молитвенные поля в надрелигиозном единстве.
      Наблюдая за происходящим, я понял, что имели в виду лама Ридждэн и Ани, 
говоря о единении всех религий и отмечая, что оно станет знаком того, что тайны 
Шамбалы скоро будут открыты миру.
      В этот момент картина в «окне» перед нашими глазами изменилась. Я увидел