|
себе
знать, я передвигался прихрамывая. Он побаивался, что я могу остаться калекой
на
всю жизнь. Я отдыхал около часа, затем пришел Учитель и принес чай и пищу.
— Смотри, Лобсанг, что я раздобыл, чтобы заполнить твой пустой желудок. Надо
отметить, что кормят здесь прилично, и не воспользоваться этим было бы большой
глупостью с нашей стороны.
Меня не надо было долго уговаривать. Когда мы покончили с едой, Мингьяр
Дондуп повел меня в комнату, расположенную на другом конце крыши. Там, к
великому моему изумлению, в окнах не было привычной для глаз промасленной
прозрачной ткани.
В них ничего не было, и все-таки это ничего можно было видеть. Я осторожно
протянул руку и потрогал это ничего. Ладонь ощутила холод и скользкую, словно
лед, поверхность.
И вдруг меня осенило — стекло! Я никогда раньше не видел таких оконных
стекол.
Правда, при изготовлении змеев мы использовали стекло, но то стекло было
толстым и непрозрачным. Более того, оно было цветным, а это — словно вода.
Но на этом чудеса не кончились. Открыв окно, лама Мингьяр Дондуп взял в руки
медную трубу, обтянутую кожей. Она напоминала музыкальную трубу, только без
раструба, и состояла из четырех частей, выдвигавшихся одна из другой. Учитель
положил один конец трубы на подоконник и наклонился к другому ее концу. Я,
изумленный, подумал, что он собирается играть, но, вместо того чтобы поднести
инструмент к губам, мой Наставник прижался к нему глазом.
После некоторого молчания и целого ряда манипуляций с трубой лама Мингьяр
Дондуп обратился ко мне со словами: — Посмотри скорее сюда, Лобсанг, один глаз
закрой.
Я повиновался, но через секунду-другую, ошеломленный, отпрыгнул в сторону:
на
меня надвигался всадник. Я в замешательстве огляделся: в комнате, кроме нас,
никого не было. Учитель заливался смехом. Я посмотрел на него с обидой. Что он,
околдовал меня?
— Его Преосвященство сказал, что вы великий специалист по оккультным наукам,
— сказал я, — но следует ли из этого, что вы должны высмеивать вашего ученика?
Мой вопрос вызвал новый взрыв смеха. Затем Мингьяр Дондуп попросил меня
посмотреть в трубу еще раз. Я — не без страха — снова повиновался. Он чуть
переместил трубу, и перед моими глазами открылась другая картина. Одним словом,
это была обыкновенная подзорная труба, но я видел ее впервые в жизни. И никогда
не забуду того всадника! Я часто думаю о том, как какой-нибудь иностранец из
какой-нибудь западной страны отказывается верить в существование оккультных
явлений. Это невозможно, этого просто не может быть, утверждает он. Так вот,
тогда тот всадник тоже казался мне «невозможным»! Далай-лама привез несколько
подзорных труб из Индии и очень любил рассматривать в них ландшафт. В Потале я
впервые увидел и зеркало, но никак не мог узнать себя в отраженной в нем
страшненькой физиономии бледного мальчишки с красным шрамом на лбу и большим
носом. Мне приходилось видеть свое отражение в водах реки, но оно было неясным
и
сглаженным, а это — резким, ясным, четким. Надо ли говорить, что с тех пор у
меня нет ни малейшего желания смотреть в зеркало!
Может показаться, что Тибет, в котором нет стекол, подзорных труб и зеркал,
—
какая-то чудная страна. Но наш народ нисколько не чувствует себя несчастным из-
за этого. Он точно так же отказывается и от колеса. Колесо служит скорости, то
есть цивилизации. Мы давно поняли, что деловая жизнь столь стремительна, что не
оставляет никакого времени на познание духа. Наш физический мир развивался
медленно, так что вместе с ним развивались наши эзотерические познания —
познания о тайном и скрытом.
Тысячелетиями мы проникали в тайны ясновидения, телепатии и других областей
метафизики. Действительно, некоторые ламы могут, например, раздевшись донага,
сесть в жуткий мороз на снег и силой мысли растопить его под собой, но они
никогда не будут делать это на потеху любителям острых ощущений. Ламы,
добившиеся высших познаний в оккультных науках, могут оторваться от земли и
парить в воздухе, но и это они не станут демонстрировать, чтобы просто
позабавить более или менее наивную публику.
Настоящий специалист по оккультным наукам в Тибете не раскроет своему
ученику
всех секретов до тех пор, пока не убедится в достоинстве ученика и его
моральном
праве знать эти секреты. Поэтому силы и возможности метафизики никогда у нас не
опошляются. Они не могут опошляться и употребляться во вред потому, что
передаются лишь действительно достойным. И в этих силах нет ничего
|
|