удочку, бидончик для живцов, термос с крепким
чаем, пару бутербродов, сунул в карман запасные
крючки и грузила и отправился.
   Туман довольно густой, от реки тянет холодом, по ней медленно плывут опавшие 
листья, на берегах алеют рябиновые гроздья — осень скоро. Настроение бодрое, но 
повод испортить его не заставил ждать Пескарики за Кушелевским мостом не 
клевали, хоть ты тресни. Больше часа потратил зря. Что ж, придется ловить на 
червя.
   Причаливаю напротив газозаправочной станции — здесь в реку впадает ручей, 
перед ним большая, вся в кувшинках и ряске заводь. Делаю первый заброс — почти 
мгновенно следует характерная для окуня поклевка, поплавок неукротимо идет в 
сторону. Подсекаю, не давая рыбе заглотить червя. Намучаешься выдирать крючок 
из ее нутра. Затем еще один горбач становится моей добычей. Начало внушает 
оптимизм, однако он быстро улетучился. Незаметно подкрадывается привычный для 
этого времени года дождь — сыплется, словно манная крупа, сквозь ситечко Обычно 
в скоротечный дождь клев не прекращается, но обловил заводь вдоль и поперек — 
поклевок больше нет. Пробую ловить быстряшек в устье — без толку.
   Плыву вниз по течению. По берегам привлекательные заводи, особенно справа, 
но в кустах притаился рыбак в длинном плаще. Делать тут нечего, пусть ловит 
спокойненько. Меня манит Ко-шелевка — местечко километрах в шести ниже 
Андреа-поля. Когда-то окунь там водился в изобилии, сейчас его значительно 
меньше, но счастливчикам везло и в последние годы.
   Вот и Кошелевка Яркая зелень сосняка перемежается желтизной увядших берез. 
Прибрежная местность на левом берегу представляет собой ровное, похожее на 
стадион плато. Заякоряюсь перед заводью. Поклевок нет. Меняю червя, меняю 
«пору»— бесполезно. Неужели дождь все испортил? На часах лишь половина девятого.
 Спускаюсь немного ниже, забрасываю под бережок. И... началось! Вытаскиваю 
окуня граммов на сто пятьдесят, за ним другого, третьего., четырнадцатого! 
Примерно за полчаса набил полкошелки, прежде чем клев угас.
   Можно грести домой, да не хочется. К тому же зацепил пескаришку. Азарт, 
сильнее здравого смысла, заставляет немедля забросить на живца, хотя крючок 
мелкий — щуку и крупного окуня вряд ли возьмешь. 
   Убиваю уйму времени, живец становится вялый, опять ловлю на червя. Есть 
золотое правило — повезло на одну насадку, на нее и лови, не дергайся, не 
суетись. Иначе удачи не видать. Пренебрег и получил урок. Сколько ж надо таких 
уроков? Впрочем, удача мне уже улыбнулась. Разве этого мало?
   Прячу лодку в кусты, сложив в нее снасти и добычу, и отправляюсь проверить 
грибные местечки. Но седьмое чувство заставляет вернуться. Привязываю к леске 
второй крючок, насаживаю на оба по нескольку крупных червей, лишь тогда ухожу 
со спокойной душой — авось хватит окунище или голавль. Возвратившись с 
полиэтиленовым пакетом лисичек, ищу на воде поплавок. Нет поплавка! Сердце 
беспокойно стучит, бросаюсь к удилищу и... разочаровываюсь. Течение прибило 
поплавок к бережку, я не заметил его в тени ольховой ветки. Крючки, однако, 
голенькие, это обстоятельство внушает надежду. Вновь насаживаю червей, 
забрасываю подальше и, решив дождаться вечернего клева, вновь ухожу в лес.
   Картина повторилась. Пока бродил по брусничнику, черви съедены. Кто 
озорничает? Пескари, мелкая плотва? Небо к вечеру чистое, солнце катится к 
еловым макушкам, жизнь на реке оживилась. Вижу, на другом берегу гоняет малька 
окунь, мгновенно снимаюсь с места, сбоку подкрадываюсь к окуневому пиру. 
Забрасываю под кувшинки, поплавок сразу повело. Окунь берет жадно, резко. 
Поймал семь штук в считанные минуты. Меж тем окуневое пиршество переметнулось в 
заводь, где я стоял раньше. Возвращаюсь не зря. Клев, хоть и не очень частый, 
но стабильный. Еще с десяток полосатых хищников добавились в увесистую уже 
кошелку.
   Жор прекратился с наступлением сумерек. Смотрю на часы — скоро десять. Над 
водой струится туман, наползает прохлада, в траве пробуют деревянные голоса 
коростели. Гребу вверх по течению домой. Когда рыбалка везучая, это совсем не 
утомительно. Это утром будут стонать плечи...
   Мать, глядя на мое искусанное комарами лицо, тяжело вздыхает:
   — Мученик.
   
   НОЧНЫЕ ЛЕЩИ
   Земляк    мой    Юра    Бредняков,    сорока    пяти    лет, слегка    
флегматичный    с    виду,    седой,     как    лунь, завзятый рыболов. В любое 
время влечет его из Твери в родимую сторонку. Разве крюк — триста верст до 
Андреаполя, когда вертятся в памяти громадные сизобокие лещи, выловленные на 
Бросненском озере, десятикилограммовая щука с замшелой аж головой, взятая на 
блесну на озере Коростино, отливающие золотом красноперки, охочие до 
червя-навозничка на Баталовском озере? Эх, сторона-сторонка андреаполь-ская! 
Тихо, неназойливо память о тебе, словно незамутненный ручеек, журчит, журчит... 
И сколько нас таких, покинувших свою родину, но всегда думающих о ней, 
сосчитать трудно.
   Больше всего нравится Бреднякову ловить на донку с резиновым амортизатором. 
Как-то выдалось свободное время, записал его короткий и, быть может, 
поучительный рассказ:
   — За ночь, бывает, до тридцати лещей беру,— невозмутимо говорит Юра.—Иные до 
трех кило, бока сизые, чешуя, как полтинник. Место у меня любимое — на 
Бросненском озере, возле разрушенной церкви. Глубины в нем — громадные, 
подводный флот держать можно. По справочникам — сорок два метра, местные же 
говорят, на Никольских плесах до ста и больше. Там же, где я ловлю,