94 г. по 1698 г. царевич жил 
у матери, которая тогда уже не пользовалась царским расположением. Пришлось 
выбирать между отцом и матерью, а рушиться было трудно. Но царевич любил мать и 
поддерживал с ней сношения даже после ее заточения, например, ездил к ней на 
свидание в 1707 г.; этим он, конечно, возбуждал чувство неприязни в отце. Надо 
было скрывать свою привязанность к матери от отцовского гнева. Слабая душа 
царевича страшилась могучей энергии отца, а последний все более и более 
убеждался в неспособности сына стать деятельным поборником его предначертаний, 
опасался за судьбу преобразований, введению которых посвятил всю свою жизнь и 
потому сурово стал относиться к сыну. Алексей Петрович боялся жизненной борьбы; 
он искал от ее убежища в религиозной обрядности. Не даром читал он библию шесть 
раз, делал выписки из Барония о церковных догматах, обрядах и чудесах, покупал 
книги религиозного содержания. Царь, напротив, обладал глубоким практическим 
смыслом и железной волей; в борьбе крепли в множились его силы; он жертвовал 
всем для введения преобразований, которые суеверный сын его считал противными 
православию. Когда царевич жил в Преображенском (1705 – 1709 гг.), его окружали 
лица, которые, по собственным его словам, приучали его «ханжить и конверсацию 
иметь с попами и чернцами и к ним часто ездить и подпивать». В обращении с 
этими подчиненными лицами царевич, умевший склоняться перед сильною волей отца, 
сам обнаруживал признаки своеволия и жестокости. Он бил Н. Вяземского и драл 
«честную браду своего радетеля» духовника Якова Игнатьева. Уже в это время 
царевич сознавался ближайшему своему другу, тому же Якову Игнатьеву, что желает 
смерти отца, а протопоп утешал его тем, что Бог простить и что все они желают 
того же. И в этом случае поведение царевича в Преображенском не оставалось, 
конечно, безизвестным отцу. В народе также стали ходить слухи о разладе 
царевича с царем. Во время пыток и казней после стрелецкого бунта, монастырский 
конюх Кузьмин рассказывал стрельцам следующее: «Государь немцев любит, а 
царевич их не любит, приходил к нему немчин и говорил неведомо какие слова и 
царевич на том немчине платье сжег и его опалил. Немчин жаловался государю и 
тот сказал: для чего ты к нему ходишь, покамест я жив, потамест и вы». В другой 
раз, в 1708 году среди недовольных ходили слухи, что царевич также недоволен, 
окружил себя казаками, которые по его велению наказывают бояр царских 
потаковников, и говорит, будто бы и ему государь не батюшка и не царь. Таким 
образом молва народная олицетворяла в царевиче Алексее надежду на высвобождение 
из под тяжелого гнета Петровских реформ и неприязненным отношениям двух 
различных характеров придавала оттенок политической вражды; семейный раздор 
стал превращаться в борьбу партий. Если в 1708 году царевич предлагал царю 
статьи об укреплении московской фортеции, об исправлении гарнизона, о 
составлении нескольких пехотных полков, о сыске и обучении недорослей, если он 
в том же году набирал полки при Смоленске, отсылал в Петербург шведских 
полоняников, извещал о военных действиях против донских казаков с Булавиным во 
главе в ездил осматривать магазины в Вязьму, в 1709 г. приводил полки к отцу в 
Сумы, – то в позднейшее время далеко не выказывал такой деятельности и все 
менее и менее пользовался доверием царя. Заграничные поездки царевича едва ли 
принесли ему существенную пользу. После первой из них (1709 – 1712 г.) царевич 
дурно обращался с женой, предавался пьянству и продолжал дружить с попами. 
После второй – он вступил в связь с Евфросиньей Федоровной, пленной, 
принадлежавшей его учителю Н. Вяземскому. Вместе с тем он стал обнаруживать 
непослушание, упрямство, а также отвращение к военному делу и начал помышлять о 
побеге заграницу. Царь, невидимому, не знал этих тайных помыслов, но тем не 
менее замечал в сыне перемену к худшему. В самый день смерти кронпринцессы 
Шарлотты, 22 окт. 1715 г., царь письменно требовал от царевича, чтобы он или 
исправился, или поступил в монахи, а в письме от 19 янв. 1716 г. прибавил, что 
в противном случае поступит с ним как «с злодеем». Тогда Алексей Петрович, 
поддерживаемый сочувствием А. Кикина, Ф. Дубровского и камердинера Ивана 
Большого, бежал вместе с Евфросиньей через Данциг в Вену, где и явился к 
канцлеру Шёнборну 10 ноября 1716 г. Заручившись покровительством императора 
Карла VI (который приходился ему шурином), Алексей Петрович проехал в Тироль, 
где остановился в замке Эренберге 7 дек. 1716 г., а 6 мая 1717 г. прибыл в 
Неаполитанский замок Сент-Эльмо. Здесь застали его посланные царем Петр Толстой 
и Александр Румянцев. Несмотря на опасения царевича, Толстому удалось уговорить 
его ехать обратно в Россию (14 окт.), причем во время возвращения Алексей 
Петрович получил разрешение жениться на Евфросинье Федоровне, но не заграницей, 
а по вступлении в пределы России для того, чтобы меньше стыда было. Первое 
свидание отца с сыном произошло 3 февраля 1718 г. Вслед за тем царевич лишен 
права наследовать престол, начались пытки и казни (Кикина, Глебова и мн. друг.).
 Розыск первоначально производился в Москве, в половине марта месяца, затем 
переведен в Петербург. Царевич также подвергался пыткам с 19 по 26 июня, когда 
в 6 часу пополудни скончался, не дождавшись выполнения смертного приговора.