изворотливость ни противостояли ему, он словно клинком рассечет все мешающее
и поразит жертву. Невозможно  ускользнуть от не знающего пощады. Он,  словно
рок древних, настигает обреченного в самый, казалось бы, безопасный момент.
     Нет, трудно не  восхититься  беспощадным человеком!  Пусть  он довольно
примитивен  и в  основе  своей,  я  бы сказал,  даже  глуп.  Однако  сколько
наслаждений и ярких  впечатлений даровано  ему! Сладострастие расправы может
быть острее, чем упоение  любовным соитием. Сноровке, утонченности, холодной
отваге  не  знающего   пощады  нельзя  не  позавидовать.  Какую  силу  духа,
страстность  и  остроумие  проявляет он  в  преследовании  своей  жертвы!  А
поскольку для беспощадного все люди (и  даже он сам) существуют не иначе как
в виде жертвы, то можно  лишь вообразить, сколь красочно его  существование,
наполненное вечной и неутихающей расправой.
     Нет,  право, я пленен этим патологическим свойством. Если бы по желанию
можно  было приобретать  душевные  качества  и  меня  бы  спросили:  "Желай,
исполним...",  то я бы всеми силами  души пожелал никогда не знать пощады. К
тем, кто сам ее не знает, разумеется. Вот бы вышла схватка!
     

     Признаюсь, это чувство всегда внушало мне благоговение, подобное  тому,
какое  производит  в  нас загадочно молчащий  сфинкс. Я не устаю  поражаться
исключительному неравнодушию  к миру, заключенному в  жадности. Мало назвать
это неравнодушием:
     в жадности воплощено поистине  бескорыстное приятие всего,  что есть на
свете.  Бескорыстное, ибо жадный человек, не колеблясь,  согласен  весь  мир
назвать своим, ничего не требуя взамен. Редкая самоотверженность!
     По сравнению  с  жадностью  всякое иное  отношение  к  действительности
выглядит   вялым  и  сытым  снобизмом.   Жадность  с  неиссякающей  энергией
преследует все сущее,  и ничто не в силах остановить ее. Всякое препятствие,
ставшее  перед ней, заранее обречено, ибо  жадность,  выпучив  на  него свои
беспокойно  шныряющие  глаза, тут  же  воспламеняется  вожделением  к  этому
препятствующему  ей  предмету.  И  вот  уже  препятствие бежит,  спасаясь от
настигающей его жадности. Однако тщетно: всепоглощающая, жадность  втягивает
в  себя  и  изначально  намеченный  предмет,  и  все  препятствия  к   нему.
Удовлетворенно урча, жадина оглядывается  вокруг, Прикидывая, к  чему бы еще
устремиться.
     В жадности конкретные  вещи теряют контуры, свою особенность -- отличие
и  отделенность  от  других. Жаркое  пламя  вожделения  расплавляет  их. Они
оплывают,  становятся  текучи,  сливаются  в  единую  вязкую  субстанцию  --
раскаленную  магму,  которую поглощает  зияющая  бездна.  Эта  бездна  не  в
глубинах  океана,  не  в  недрах  земли. Она  -- в  груди жадного  человека.
Воистину, жадина -- самая глубокая личность на свете.  Он способен поглотить
все,  обращая  бесконечное  многообразие  существующего  в  единый  субстрат
удовлетворения своей воспаленной потребности. Расплавленный, слитый  в общий
поток  мир, тяжко наполняет чрево, которое  удовлетворенно  оседает под этой
тяжестью. Вобрать, поглотить,  соединить  все в себе  --  таковы  побуждения
жадности.
     Она не  терпит дистанции: ведь та напоминает о неприкосновенном. А все,
что ему не принадлежит, тревожит и возбуждает жадину. Жадности не нужно глаз
-- ибо зрение  отличает одно от  другого; ей  не  нужно слуха  --  ибо звуки
сообщают об отдельности существ и предметов;  ей мешают ощущения -- ибо  они
доносят воздействия извне и напоминают о границах жадного существа. Жадность
неудержимо  вдыхает,  впитывает,  упивается  запахом  --  ибо запах  легок и
покорно втягивается  в нас;  она наслаждается вкусом, ибо в нем  сокрыт  миг
высшего  торжества  --  разложения  веществ  и  их   впитывания  собственным
организмом. Слепая, глухая,  всепоглощающая, втягивающая в себя, непрестанно
насыщающаяся, и вместе с тем ненасытная -- такова жадность.
     Есть  у жадины еще  одна  черти, на которую почти никогда  не  обращают
внимания. Ему, жадине,  претит  причинять ущерб,  он  не выносит разрушений,
зряшных  потерь  и любого  рода убытков. Жадина не любит  нарушать ход дел и
порядок вещей; он жаден за всех, и потому ко всему  бережен. Он, в сущности,
чрезвычайно  жалостливая  натура, и  самое негодное он  стремится сберечь, и
любую  мелочь приспособить к делу.  А если приспособить  не к чему -- что ж,
пусть лежит впрок. Авось пригодится.
     Ни  одно   чувство,  ни  одно  душевное  состояние  не  обладает  такой
неиссякающей  энергией.  И  если  развитие  личности  складывается так,  что
жадность  получает  сообщение  с  другими чувствами,  то  она  наполняет  их
невиданной  силой активности. Тогда явится  необузданно страстная любовь, не
щадящее себя горение  ученого, неиссякающая  пылкость предпринимателя. Нужно
только суметь развязать таящуюся в жадности энергию и дать ей выход к другим
чувствам, которым она сообщает упругость  и силу. Благословенная забота  "не
успею!",  придающая  жизни  должный  накал -- откуда явилась  бы ты, не будь
жадности?
     

     Малодушие проявляется  прежде всего в зависимости личности  от мнений и
действий  других  людей.  Сочтите малодушного  человека глупым  --  и  более
абсурдных  поступков,  чем те,  которые  последуют от  него, вы  не увидите.
Скажите  ему,  что  он  зауряден,  бездарен,  труслив  -- и  точно: все  его