нежели в бытии (esse), подобно тому как мы сказали бы, определяя тень: это
— отсутствие света там, где должен быть свет2.
Но, может быть, ты возразишь, что, поскольку воля к злодеянию есть
грех, делающий нас виновными перед Богом так же, как воля к добродетели
делает нас правыми, то грех заключается в злой воле так же, как добродетель
— в доброй; в таком случае грех, как и добродетель, находится не только в
небытии, но также и в бытии. Желая, таким образом, делать то, что, как мы
думаем, угодно Богу, мы угождаем Богу, а желая делать то, что, на наш
взгляд, противно Богу, мы гневим Бога и, возможно, оскорбляем или презираем
Его.
Но я отвечаю, что, если мы внимательно рассмотрим вопрос, то помыслить
об этом нужно иначе, чем кажется. Ведь так как иногда мы грешим безо всякой
злой воли и так как сама злая воля обуздывается, не погаснув, то она может
оказаться источником борьбы и пальмовой ветвью для тех, кто ей противится,
и увенчать их короной славы. О воле [в таком случае ] стоит сказать, что
она уже — не столько грех, сколько некая неизбежная слабость. В самом деле:
вот некий человек, на которого в припадке бешенства напал его жестокий
хозяин и преследовал его с обнаженным мечом, стараясь убить. Тот долго
бегал от него, стараясь, насколько можно, ускользнуть от смерти и, не желая
убивать господина, был к тому принужден, чтобы не быть самому убитым.
Можешь ли ты, кто бы ты ни был, сказать мне, что в этом деянии возымела
быть злая воля? Ведь, правда же, пытаясь избегнуть смерти, он хотел
сохранить собственную жизнь. Но разве была тут злая воля? Нет, конечно же,
и я так думаю. Но она стала бы таковой, когда бы он пожелал убить
преследующего [его ] господина. Обещаю: ты ответишь правильно и тонко, если
сможешь определить [его ] волю самозащитой. Но, как я уже о том сказал, он
совершил вопреки желанию убийство, которое отсрочивал, сколько мог, не
желая навредить жизни [господина ] и зная, что из-за такого убийства
подвергнет опасности собственную жизнь. Разве охотно он совершил то, что
грозило ему самому опасностью для жизни?
Если ты ответишь, что он все же действовал по охоте и, хотя,
несомненно, не желал убивать своего господина, стремясь избегнуть
[собственной ] смерти, и был, что ясно, до того доведен, то нам на это
нечего возразить. Но, как уже сказано, воля, с помощью которой он, как ты
говоришь, хотел избегнуть смерти, а не убить господина, не должна быть
порицаема как зло. Тем не менее он совершил ошибку, будучи принужденным
согласиться на убийство, хотя бы и под страхом неправедной смерти; скорее
ему следовало принять смерть, нежели причинить ее, поскольку он все же сам
завладел мечом [господина ], а не получил его от власти. Отсюда истина: все
взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26,52), что значит: из-за такой
неосмотрительности он подвергнется осуждению своей души. Итак, он желал,
как сказано, избегнуть смерти, не убивая господина, но, так как он
согласился на убийство, соглашаться на которое был не должен, то его грехом
и было то неправедное согласие, предваряющее убийство. Может быть, кто-
нибудь скажет так: поскольку он хотел убить своего господина ради того,
чтобы избегнуть смерти, то из этого нельзя просто сделать вывод, что он
желал его убить; как если бы я кому-нибудь сказал: поскольку я хочу, чтобы
ты владел моим плащом, то ты мне за это [должен ] дать пять солидов, что
значит: за эту цену я охотно бы согласился, чтобы плащ стал твоим, но на
этом основании [еще ] не признаю, что желал бы, чтобы он был твоим. Если
также некий человек, который должен сесть в тюрьму, захотел бы поместить
туда вместо себя сына, чтобы подыскать за себя выкуп, можем ли только на
этом основании признать, что он желал бы заключить в тюрьму своего сына?
Ведь его принуждают претерпеть это с великими охами и вздохами.
3См: Aurelii Augustini. In lohannis Euangelium tractatus, CXXIII, 5 см.
также: Petri Abaelardi. Sic et Non//MPL, t. 178, col. 1468. ;
Как бы то ни было, как я о том сказал, волю, состоящую из огромной
душевной печали, нужно называть не столько волей, сколько — скорее —
страстью (passio). И так же [можно сказать ]: «этого хотят ради того», как
если бы утверждалось; претерпевается то, чего не хотят, ради того, чего
жаждут. Так говорят, что робкому делают прижигание или ампутацию ради его
выздоровления, мученики принимают страсти, дабы возвыситься до Христа, а
сам Христос [умаляется ] — дабы через Его Страсти мы были спасены. Однако
заставить нас уступить не просто, как этого ни желай. Ведь страсти может не
быть, если что-либо не устанавливается против воли. И никто не претерпевает
там, где исполняется его воля и он наслаждается тем, что делает. Апостол во
всяком случае сказал: Имею желание разрешиться и быть со Христом (Флп. 1,
23), что значит умереть ради того, чтобы возвыситься до Него. Сам он
напоминает в другом месте: Мы не хотим совлечься, но облечься, чтобы
смертное поглощено было жизнью (2 Кор. 5, 4). Ту же мысль, высказанную
Господом, напомнил блаженный Августин, [мысль ], где Христос сказал Петру:
Прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь
(Ин. 21, 18) 3. Христос же по слабости человеческой природы сказал Отцу:
Если возможно, да минует Меня чаша сия: впрочем, не как Я хочу, но как Ты»
(Мф. 26, 39). Ведь душа Его, естественно, страшилась великого испытания
смертью, и то, что Он полагал злодейской карой, не могло быть желанным для
Него. О том в другом месте написано: Он истязуем был, но страдал
добровольно (Ис. 53, 7). Или же [это ] нужно понять так, что речь идет о
Божественной природе, от Чьей воли зависело принятие человеком страсти. Или
же слова «Он страдал добровольно» употреблены [здесь ] вместо «Он решил