заговорить первым. «Сейчас свершится!» — подумал Мусаси. Если монах удалится в 
Мёсиндзи, то придется ждать его еще несколько недель.
    — Прошу...—- вымолвил Мусаси. Он прерьтисто дышал, а его голос дрожал, как 
у напуганного ребенка. Он робко шагнул к Гудо.
    Монах даже не спросил, что нужно Мусаси. Лицо Гудо оставалось бесстрастным, 
как у лакированной статуи. Лишь глаза горели гневом, пронзая Мусаси.
    —  Прошу, учитель... Единственное слово мудрости! Всего одно! — Мусаси упал 
на колени.
    —  Довольно! Я это уже слышал, — оборвал его Гудо. — Матахати каждый день 
рассказывает мне про тебя. Я знаю все, даже про женщину.
    Слова падали, как ледяные глыбы. Мусаси не поднимал головы.
    —  Матахати, палку! — приказал монах.
    Мусаси закрыл глаза в ожидании удара, но Гудо только очертил круг вокруг 
него. Отбросив палку, он сказал:
    —  Пойдем, Матахати!
    Они ушли. Мусаси был вне себя от гнева. Он страдал, а Гудо отверг его, не 
пожелав научить мудрости. Жестокость, бессердечность. Монах играл жизнью 
человека.
    —  Скотина в монашьем облачении! — выругался Мусаси. Гудо не раз говорил 
ему: «У меня ведь ничего нет». А вдруг в глупой голове монаха действительно 
«ничего нет»? «И без тебя обойдусь!» — решил Мусаси. Теперь он будет надеяться 
только на себя. В жизни можно рассчитывать лишь на собственные силы. Он ничем 
не хуже Гудо и его наставников.
    Мусаси стоял, не сводя глаз с луны, и гнев его утихал. Взгляд его упал на 
очерченный монахом круг. Мусаси так и не ступил за него. Он вспомнил палку, 
которая не опустилась на его голову.
    «Что означает круг? — задумался Мусаси. — Линия без начала и конца, 
замкнутая и совершенная. Если расширить ее до бесконечности, получится 
вселенная. Если сжать, то она обратится в крохотное зернышко, в котором 
заключена его душа. Душа — круг. Вселенная — круг. Значит, его душа и вселенная 
— единое целое».
    Мусаси вытащил из ножен меч и направил его под углом к земле. Тень от 
клинка походила на букву «о». Окружность вселенной не изменилась, стало быть, 
не переменился и Мусаси. Иной стала лишь тень. «Прозрачная тень! — подумал 
Мусаси.— Тень — не моя суть». Стена, в которую он бился головой, была тенью, 
призраком его смятенного ума.
    Мусаси поднял голову. Могучий крик вырвался из его груди. Он взял в левую 
руку короткий меч. Тень изменилась, но круг-символ вселенной остался прежним. 
Два меча слились в один, и оба стали частью круга. Мусаси с глубоким вздохом 
посмотрел на луну. И круг на небесах может воплощать и меч, и душу смертного.
    —  Учитель! — крикнул Мусаси, бросаясь за Гудо.
    Мусаси теперь ничего не требовал от монаха, но хотел просить прощения за то,
 что несколько мгновений назад ненавидел его.
    Сделав шаг-другой, Мусаси остановился. «Это всего лишь листок и ветви», — 
подумал он.
     
    СИНЯЯ ТКАНЬ ИЗ СИКАМЫ
     
    —  Оцу здесь?
    — Да!
    Из-за плетня появилось лицо Мамбэя, торговца пенькой.
    —  Вы Мамбэй? — спросила Оцу.
    — Да. Простите за беспокойство, но я принес новость, любопытную для вас.
    —  Проходите, — пригласила Оцу, указав на калитку в плетне.
    Висящие на шестах куски ткани говорили о том, что дом принадлежал 
красильщику, который выделывал знаменитые «голубые сикама», прочную ткань, 
которая не выгорала на солнце. Это свойство достигалось тем, что ткань много 
раз погружали в индиговую краску, а потом били колотушками, так что каждое 
волоконце насквозь пропитывалось синевой. Оцу не совсем овладела колотушкой, но 
работала прилежно. Пальцы у нее посинели от краски.
    Узнав в Эдо об исчезновении Мусаси, Оцу пустилась на поиски. В Сакаи она 
села на корабль Кобаяси Тародзаэмона и сошла на берег в рыбачьей деревне, 
которая стояла там, где река Сикама впадает во Внутреннее море. Здесь жила ее 
нянька, вышедшая замуж за красильщика. Оцу нашла няньку и поселилась в ее доме. 
Красильщик был небогатым человеком, поэтому Оцу сочла своим долгом помогать ему 
в мастерской.
    Вымыв руки и стерев со лба пот, Оцу пригласила Мамбэя на веранду, но тот 
отказался посидеть.
    —  Вы из деревни Миямото? — спросил он. -Да.
    —  Я был в ваших краях по делам и кое-что услышал...
    —  О чем?
    —  Про вас.
    —  Неужели?
    —  И о человеке по имени Мусаси.
    —  Мусаси? — Оцу почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Мамбэй 
усмехнулся. Было жарко, хотя наступила осень. Торговец
    обвязал голову полотенцем и присел на корточки.
    —  Вы знаете женщину по имени Огин?
    —  Сестру Мусаси?
    Мамбэй утвердительно кивнул.