—  Развяжите его, — сказал он неожиданно ровным голосом.
    —  Вы... вы уверены, что его стоит отпустить? — спросил, заикаясь, Сахэй.
    — Можете его отпустить, — чеканил слова Кодзиро. — Если вы считаете, что 
его следует наказать, могу предложить способ. Вылейте ему на голову ведро 
кипятку. От этого он не умрет.
    —  Ведро кипятку? — вздрогнул Сахэй.
    —  Или отпустите его.
    Сахэй переглянулся с конторскими.
    Принесли веревку, чтобы потуже связать Иори, но мальчик неистово отбивался.
    — Я ведь сказал, что приму наказание. Я не убегу. Я все сознательно сделал. 
Пусть купцы просят прощения, но не сын самурая. Подумаешь, ведро кипятку!
    —  Хорошо, ты сам согласился, — сказал Сахэй.
    Закатав рукава, он медленно приближался к Иори с ведром.
    —  Закрой глаза, Иори! Иначе ослепнешь, — крикнул кто-то с противоположной 
стороны улицы.
    Иори зажмурился, даже не взглянув на кричавшего. «Всего лишь ведерко!» — 
убеждал он себя. Ему хотелось забыться, взять себя в руки, но это мало кому под 
силу в его возрасте. Капли пота казались ему горячей воды, мгновения тянулись, 
как вечность.
    — Да это же Садо! — воскликнул Кодзиро, взглянув на другую сторону улицы.
    — Что у вас здесь стряслось? — спросил старый самурай, подходя с Нуиноскэ к 
конторе.
    —  Наказываем мальчишку, — усмехнулся Кодзиро.
    — Наказываете? — переспросилСадо. — Хорошо, накажите его, если он заслужил. 
А я посмотрю.
    Кодзиро мгновенно сообразил, что в жестокости наказания обвинят его.
    —  Стойте! — сказал он. — Хватит!
    Иори приоткрыл глаза, но несколько мгновений ничего не видел, но потом 
узнал Садо.
    —  Вы тот самый самурай, который приезжал в храм Токугандзи в Хотэнгахаре! 
— воскликнул мальчик, узнав Садо.
    —  Ты меня помнишь?
    — Да, господин.
    — А что произошло с твоим учителем, Мусаси? Иори закрыл ладонями глаза.
    Знакомство Садо с мальчиком оказалось неприятной неожиданностью для Кодзиро.
 К его счастью подошел старший матрос и объявил, что все могут подняться на 
палубу.
    —  Корабль не отплывет до захода солнца? — спросил Садо.
    — Да-да, — подтвердил Сахэй, ходивший взад-вперед по конторе.
    —  Значит, есть время отдохнуть.
    —  Пожалуйста! Сейчас подадут чай.
    На пороге конторы появилась Оцуру и подозвала управляющего.
    —  Контора не подходящее место для гостей. Не изволите ли пройти в дом? — 
предложил Сахэй.
    —  Весьма признателен, — ответил Садо. — Кому я обязан любезностью. Хозяйке 
дома?
    — Да, она желает вас поблагодарить.
    —  За что?
    Сахэй почесал в затылке.
    —  Полагаю за то, что Иори не пострадал.
    — Да, кстати, позовите его. Хочу с ним поговорить.
    Сад, через который вели Садо, был обычным для дома богатого купца. С одной 
стороны сад упирался в складскую стену, но был тщательно ухожен, растения и 
дорожки заботливо политы. В сад была подведена проточная вода.
    Осэй и Оцуру приветствовали гостя в гостиной, где были расставлены подносы 
с чаем, сладостями и табаком. Пахло благовониями.
    Садо сел на пороге комнаты со словами:
    —  Проходить не буду, у меня грязные ноги.
    Наливая гостю чай, Осэй поблагодарила его за спасение Иори.
    — Я раньше встречал этого мальчика, — сказал Садо. — Как он оказался в 
вашем доме?
    Выслушав рассказ Осэй, Садо сказал:
    — Я только что наблюдал за Иори. Я восхищен его выдержкой и самообладанием. 
Мальчика с таким характером нельзя держать в купеческом доме. Не могли бы вы 
отдать его мне? Мы в Кокуре воспитаем Из него самурая.
    Осэй не возражала.
    Оцуру поднялась, чтобы позвать Иори, но он сам появился из-за Двери, где 
слышал весь разговор.
    — Поедешь со мной? — спросил Садо.
    Иори не сдержал ликования.
    Садо пил чай, а тем временем Оцуру принесла одежду для Иори: кимоно, 
брюки-хакама, ноговицы, тростниковую шляпу — все новое. Это были первые в жизни 
Иори хакама.
    В лучах заходящего солнца «Тацумимару» поднял черные паруса. Иори стоял у 
борта, размахивая новой шляпой.
     
    УЧИТЕЛЬ КАЛЛИГРАФИИ
     
    В квартале торговца рыбой в Окадзаки на повороте в узкий переулок стояла 
вывеска, гласившая: «Просвещение для юношества. Обучение чтению и письму».